Андрей Новиков-Ланской - Сто стихотворений

как будто на свете

давно все знакомо.

Приходят, как строки

с простыми словами,

последние сроки

свершая над нами.

Когда Бог проснется и из дымчатой перины рококо

взглянет на то, что снизу под ним творится,

кто-то, возможно, вздрогнет, перекрестится —

но не я, ибо иго мне благо, и бремя мое легко.

Я отвечу тогда вседержителю спокойно и смело:

соединить любовь и смертоносный рок

ты хорошо придумал – но не уберег

ни одного целого дышащего живого тела.

И хотя кровь моя не остыла, и взор еще не поник,

одолевая стужу и стыд ребячий,

в дымчатом зеркале вырос уже двойник —

и молча в упор на меня глядит, страшный и настоящий.

Христианское небо паук-крестовик

заплетал, ядовитый освоив язык.

Паутину свою как единственный дом

Вифлеемской звездой украшал и крестом,

чтоб воздушные твари, свершая полёт,

очищались от плоти в узорах тенёт.

«Тяжел камень, весок и песок»

Книга Притч

Камень тяжел, и весок песок.

Взвесь же себя хотя б на глазок

мерой царя Соломона,

притчей из времени она,

дважды – коль ростом высок.

Не опасайся гнева глупца,

в путь отправляйся, не пряча лица,

от очага до порога,

ветхозаветного бога

славя – как Бога-Отца.

Весок песок, и камень тяжел

лишь для того, кто еще не пришел

к легкости ветхозаветной,

что в тишине безответной

льется, как царственный шелк.

Спят на Олимпе боги.

Спят, как и век назад.

Древние лики строги,

внутрь их глаза глядят.

Нет Прометею мочи,

но еще не конец.

Крепко прикован к Сочи

он сталью пяти колец.

Птица терзает печень,

зев свой открыл Аид,

где олимпийский, вечен,

синий огонь горит.

На рубеже времен и знаков Зодиака,

в солнцеворот весны, в затменья час дневной

приветствую тебя, из неземного мрака

сошедшего в другой, нетвердый мрак земной.

Столетие спустя земля как будто та же,

с космических орбит не изменился вид —

Бог сохраняет все. Но в сумрачном пейзаже

высокая свеча над городом горит.

Взметается огонь над монастырской башней,

и дымом твой погост окутан целиком.

И музыка летит валькирией бесстрашной,

и колокол звонит – не спрашивай, по ком.

…И наступает чистый понедельник.

Ущербен в мыслях, в помыслах смешон,

смиряюсь я, беспутник и бездельник,

как в первый раз, прощён и пощажён.

Что чистота мне выпавшей недели?

Полезный воздух наполняет грудь.

И о душе, как о забытом теле,

тихонько кто-то шепчет: не забудь!

Свечой расписанные стены.

Ночной не спит Синедрион.

И новой жертвенной измены

ждёт «Тайной вечери» закон.

Небесный свод приподымая,

взлетает гефсиманский дым.

И снова Рим стоит у края,

сияя заревом двойным.

И старый страж встречает строго

того, чей наступает срок,

не обернувшись у порога,

перешагнуть через порог.

Ты опоздал на целое мгновенье,

теперь себя к распятию готовь.

Ведь ничего нет горя откровенней

и праведней, чем пролитая кровь,

когда под грохотанье небосвода

последние слова бормочешь ты,

и ливнем благодарная природа

вливается в тебя из высоты.

Иоанн Златоуст вопрошал:

смерть, где твое жало?

И хватался за то из жал,

что ближе к нему лежало.

Где победа твоя? – он звал,

крест в ладони своей сжимая.

И ответом звучал кимвал,

и звенела медь неземная.

Замыкая пред ней уста,

он склонялся в хитоне рваном.

И земля, как слеза чиста,

открывалась пред Иоанном.

Пасху праздную я в Париже.

Горку Красную – в Красногорске.

Эта горка Голгофы ниже,

но всего-то лишь на три горстки.

Что поминки мне, что женитьба.

Ввечеру разгуляться можно.

Тройка-Троица белой нитью

прошивает меня безбожно.

Отзываюсь, хоть нет призыва.

Возвращаюсь, куда не звали.

И в Париже живу красиво.

А на горку взойду едва ли.

Снова Пасха в Москве, и с рекламного смотрит щита

торжествующий лик с двуединою вязью ХВ.

Вечным городом правит сегодня людская тщета

славословий, от коих становится сладко халве.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.