Мария Побелян - No es mi patria. Сборник стихотворений

Буераком туман,

онемение ног.

Голова – полугрань.

Полугрань – полубог.

Сладковата смола

унесенной любви,

как живая юла

возле крепкой избы.

Невесомая ткань,

раздражающий смог.

Голова – полугрань.

Полугрань – потолок.

2013

Мы всё уже себе рассказали:

на круглое солнце есть дни – карнавалы,

на пасмурный час – мосты и каналы

и зелень вагона из пыли и сала.

Все дни как большое начало,

как море причалов,

а там корабли.

2013

Пока же ломится в тоннель вагон метро,

пока темно и только шум от проводов,

я еду на общественном авто

из цвета желтого, из цвета городов.

Какой же вечный взгляд у глаз вдали,

и коренное удивление собой –

я прячусь в сети разгоняемых машин

за километры и покой.

И нет сейчас здесь символистского узла,

сложенья черт, как проявленья внешних форм.

Случайность явно знает эти номера,

случайность – вор.

2013

Террор не красный,

террор – вагон,

кровавый крейсер –

из сердца вон!

Течет по жилам.

Пустота глаз.

Ужель явило

ты, горе, глас?

Какие судьбы

ты тянешь вниз?

Не тронь, не щупай,

садись.

Все счастливы,

корабли – на якорь.

Террор – исчадие

порядка.

2013

А кто бежит от старых фотографий?

Меня не вдохновить одним лишь днем.

Пусть пятна белые, коричневые махи

и мутность изменившихся имен.

И пусть я знаю, что все лица мне запретны,

что не увижу их такими же сейчас,

но, раз уж май пришел и листья гнутся в ветках, возможно, что душа моложе вас.

2013

А май – конфликтный месяц,

а на балконе летняя прохлада,

и полночь утаенного заката

порывисто и тихо куролесит.

На что у нас и действия не хватит,

то время юрко прячет все в программе

жизни, где – то, может, сгладит,

но, в основном, хитрит над головами.

И можно задыхаться скукой клёклой,

и тыкать пальцем в грудь себе с досадой.

Проникла, проникала и когда – то

в ночной я караул почетный.

2013

Не жалей ни о чем перед ним,

и никто не узнает об этом,

как о белых простых сигаретах,

о потребности верить другим.

О коротких, продуманных днях,

о системных прогулах и драме,

о величии и площадях,

где весь дух городских ожиданий.

Не жалей перед ним ни о чем,

и никто не узнает об этом,

даже он, надев на плечо

свою сумку и взяв сигарету.

2013

Любовь! Какая слабость,

под ярким, синим небом –

проталины и сладость

весенних дней.

Любовь! И мудрость –

жужжащая муха.

Любовь! И совесть,

щемит и солит.

Любовь! И гордость –

лубочный сказ.

Как хочется мне тотчас

от ее чар взорваться.

Любовь! Какая прочность

и грязь агломераций!

2013

Я косвенно душою понимаю,

что лес уже не тот и город тоже,

что быстрые, скрепленные трамваи

ходили не у нас, а там, где Дожей.

Я, в общем – то, устала видеть близко

планетную смешную отстраненность,

любовь, отождествленную с трагизмом,

а чаще утомленную влюбленность

Сказался здесь и холод человечий,

и раздраженье с запахом копеек.

Теперь он серебрящий и зловещий,

мой Господин – мой стыд глухих скамеек.

2013

Счастье вылила на сковороду

и подогрела его на газе.

Выпарилось и стало кованым

и масляным.

Может, им писать картины известные

или серпы изготавливать и молоты –

и вот уже, чувствую, хочет повеситься.

Повеситься, сбежав со сковороды.

2013

Я лампочку свою эксплуатирую,

то нагибаю я ее, то фиксирую.

То тут же свет включу и тут же выключу.

Поставлю и основу ее выкручу.

Потом в оконный коридор свечу я ей,

и свет дневной не может не почуять всей

моей густой ненужности сейчас

и параллельных линий, что столкнут не нас.

Коленное железо легче остудить,

И в Питере мосты будут сто раз сводить.

Чем мне тебя весело-угнетенного

найти, иль лампе допросить Буденного.

У дымовой завесы свойство есть одно:

она пружинит ветер с небом заодно.

Пружинит свет дневной и сумеречный страх.

Меня с настольной лампочкой в руках.

2014

Вокруг сумасшедшие вопли,

внутри удушающий Марс.