Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение

Как ему, бедному, было тяжко!
Как он, должно быть, страдал, рыча:
Иметь. Во рту. Призыв. Рогача —
И не иметь в клыках его ляжки.
Пожалуй, издавши изюбревый зык,
Он первое время хватал свой язык.

Так, вероятно, китайский монах,
Косу свою лаская, как девичью,
Стонет…
Но гольд вынимает манок.
Теперь он суровей, чем давеча,
Гольд выдувает возглас оленя,
Тигр глянул — и нет умиленья.

С минуту насквозь прожигали меня
Два золотых огня…
Но вскинул винтовку товарищ Игорь,
Вот уже мушка села под глаз,
Ахнуло эхо! — секунда — и тигр
Нехотя повалился в грязь.

Но миг — и он снова пред нами, как миф,
Раскатом нас огромив,
И вслед за октавой глубокой, как Гендель,
Харкнув на нас горячо.
Он ушел в туман. Величавой легендой.
С красной лентой. Через плечо.

В начале тополь кинулся к окну,
Прося пустить его, как деда, в кухню,
Когда, в три неба молнию загнув,
Косматый гром над самым домом ухнул.

Потом и небо, и земля, и день,
И все, что мчалось мглы и воя комом,
Вдруг захлебнулось в яростной воде,
Ударившей из медных трещин грома.

И только старый тополь за окном,
Один, как Ной, оставшись во вселенной,
Едва прикрыт бобыльим зипуном,
Просился в кухню, кланяясь смятенно.

Оттуда пахло хлебной тишиной,
И небоглазый — лет пяти — мальчонка,
Бесштанный, перепачканный золой,
На подоконнике сидел тихонько.

Он улыбался смутно, как во сне.
Потом привстал и тоненькой рукою
Отдернул вниз задвижку на окне
И распахнул его навстречу вою.

Вот это было весело, когда
Совсем-совсем озябший старый тополь
Ввалился в кухню, испугав кота,
И — весь в дожде — залопотал, захлопал.

Но мальчика, промокшего до пят,
Уже в постель тащила мать, ругая.
А буря здесь, что хлещет невпопад,
Над кухней грохотала, не смолкая.

Твержу задание свое:
На карте есть деревня Эн,
И нужно отыскать ее,
Не угодить ни в смерть, ни в плен…
Закат пургою замело —
И тьма, и ни звезды взамен!
Белым-бело, белым-бело…

Все снег да снег, все снег да снег.
Захлебываюсь, но иду.
Я шел бы даже и в бреду —
И целый час, и день, и век,
Назло пурге, себе назло, —
Так скроен русский человек.
Белым-бело, белым-бело…

Прошел заставу вражью я,
И кто-то громко закричал,
И в ногу мне свинец попал,
И ногу мне насквозь прожгло.
Спасла пурга-ворожея.
Идти мне, братцы, тяжело.
Белым-бело, белым-бело…

Мороз и ветер. Я продрог.
По горло снег, все снег да снег!
Нет сил моих и нет дорог —
Кружусь, наверно, целый век.
Ползти мне, братцы, тяжело,
Не вижу неба и земли.
Ворчат орудия вдали.
Белым-бело, белым-бело…

Хочу, чтоб знал мой генерал,
Что не попал солдат впросак,
Что я не умер просто так —
Что много раз я умирал,
Что много раз я воскресал,
Что я искал, искал, искал,
Что вправду было тяжело…

Белым-бело, белым-бело…

Как я люблю людей родной России!
Они тверды. Их вспять не повернешь!
Они своею кровью оросили
Те нивы, где сегодня всходит рожь.

Их не согнули никакие беды.
И славить вечно вся земля должна
Простых людей, которым за победы
Я б звезды перелил на ордена.

Ты помнишь, Алеша, дороги Смоленщины,
Как шли бесконечные злые дожди,
Как кринки несли нам усталые женщины,
Прижав, как детей, от дождя их к груди.

Как слезы они вытирали украдкою,
Как вслед нам шептали: «Господь вас спаси!»
И снова себя называли солдатками,
Как встарь повелось на великой Руси…

Слезами измеренный чаще, чем верстами,
Шел тракт, на пригорках скрываясь из глаз:
Деревни, деревни, деревни с погостами,
Как будто на них вся Россия сошлась.

Как будто за каждою русской околицей,
Крестом своих рук ограждая живых,
Всем миром сойдясь, наши прадеды молятся
За в бога не верящих внуков своих.