Сборник Сборник - Моё лучшее стихотворение

«Не осуждай меня, Прасковья,
Что я пришел к тебе такой:
Хотел я выпить за здоровье,
А должен пить за упокой.

Сойдутся вновь друзья, подружки,
Но не сойтись вовеки нам…»
И пил солдат из медной кружки
Вино с печалью пополам.

Он пил — солдат, слуга народа,
И с болью в сердце говорил:
«Я шел к тебе четыре года,
Я три державы покорил…»

Хмелел солдат, слеза катилась,
Слеза несбывшихся надежд,
И на груди его светилась
Медаль за город Будапешт.

Привычка к спичке — искорка привычки
К светилам истинным. Но спичка мне люба
Не менее — и потому люба,
Что чую я обличий переклички,
Что чую: в маленьком обличье спички
Таится мира пестрая судьба.
Чирк! — и зарумянится
Скрытница огня,
Солнышка племянница,
Солнышка родня.
Деревянным запахом
Полыхнет лесам,
Улыбнется фабрикам,
Дальним корпусам.
Случается: бреду в ночном тумане.
Бреду в тумане грустно одинок.
И, как ребенок, вспомнивший о маме,
Я просияю и взлучусь лесами,
Лесами, корпусами, небесами,
А небеса и сами
Взлучатся дальними мирами,
Когда нечаянно в кармане
Чуть громыхнет неполный коробок.

Эй, чайки снежнокрылые,
На лодках рыбаки,
Друзья, матросы милые
Раздольницы-реки.

Гулять, кататься велено,
Кто молодостью сыт,
Кругом под небом зелено
От солнечной красы.

Мать, Кама синеокая,
Как вороная сталь,
Блестит, зовет, широкая,
На пароходы вдаль.

И я, послушный сын реки,
Призывностью горя,
Изведал с легкой той руки
Все суши и моря.

И вот вернулся снова я,
Скитаньями обвит,
А Кама та же новая —
Дороженька любви.

Те же чайки снежные,
Та же в волнах взмыль.
Лишь моя мятежная
Затихла в бурях быль.
Но не затихли песни ярости,
Рожденные на Каме,
Не будет, знаю, старости
На лодках с рыбаками.

Костер, как меч,
Огнист, остер.
Костром я жизнь простер,
И мой огонь, и мой шатер,
Мой мир и мой простор.
А у шатра сетей набор —
Рыбацкое шитье.
Топор.
Собака.
И ружье —
Охотничье житье.

Эх, Кама, Кама, Камушка.
Крутые берега,
Спасибо тебе, мамушка.
Сердечная река.

Сухие сучья накрест сложат,
Бересты сунут вниз клочок,
И вот, несмел и осторожен,
Ты кажешь красный язычок.

И снова прячешь на мгновенье,
Испуган дерзостью своей,
Успев, однако, одобренье
Прочесть на лицах у людей.

И, тем вниманьем ободренный,
Уже смелей из-под коры
Высовываешь восхищенно
Задорно-рыжие вихры.

Ты приобвык уже немножко,
Набрал порядком высоты,
И вот уж в синеньких сапожках
В веселый пляс пустился ты.

Но, как ни прыгаешь, играя,
Свою доказывая прыть, —
Тебе еще не доверяют
Тяжелый чайник кипятить.

Еще ты молод и не крепок,
Трещишь без умолку за зря
(Среди сухих смолистых щепок
Немало было и сырья).

Еще дымишь!.. Но время будет,
Когда ты жарко и светло
Начнешь пылать уже, и люди
Твое почувствуют тепло.

И будут встречи и разлуки.
Перебывает сколько тут!
Иные лишь погреют руки
И, равнодушные, уйдут.

Другие дров тебе подбавят
И помянут тебя добром,
И, если надобно, поправят,
Чтоб ровным, цельным был костром.

Пусть пепла сединой одеться
Придет когда-нибудь пора —
Все так же жарко будет сердце
У отгоревшего костра.

Но и дотлев наполовину,
Он доживет до той поры,
Когда придут и сердце вынут,
И на других привалах кинут…

И вспыхнут новые костры!

Принесли к врачу солдата
только что из боя,
но уже в груди не бьется
сердце молодое.

В нем застрял стальной осколок,
обожженный, грубый.
И глаза бойца мутнеют,
и синеют губы.

Врач разрезал гимнастерку,
разорвал рубашку,
врач увидел злую рану —
сердце нараспашку!

Сердце скользкое, живое,
сине-кровяное,
а ему мешает биться
острие стальное…