Павел Антокольский - Стихотворения и поэмы

Зое — тревога, и нежность, и верность моя.
Зое — ни мыслей, ни чувств от нее не тая.

Зое — поэма о времени и о судьбе.
Зое — любимой, одной и единой, Тебе.

Я глупый и пьяный матрос,
Попавший на остров колдуньи,
Тоскующий в зарослях роз
О родине в час новолунья.

Я школьник, не спавший всю ночь
Над яростным томом Шекспира.
Я знал королевскую дочь,
Но выгнан с дворцового пира.

И бросил я мать и сестер,
На них, как собака, ощерясь,
И завтра взойду на костер
За богохуленье и ересь.

И вот уже морда огня
Лицо мое гложет и лижет
И время, мой призрак гоня.
Столетья минувшие движет.

Глядит оно из-под руки,
Молчит, усмехается горько,
Играет со мной в поддавки —
А я не сдаюсь, да и только!

Лазаретных ли знобит,
Говорят ли рвы раскопок,
Иль планеты из орбит
Рвутся в стекла телескопов.—

Так зачем смолкает автор,
И кончается рассказ,
И качнулся плотью правды
Обрастающий каркас?

Вот скрипят узлы колен,
Ржавой проволкой скрепленных,
Век растет, как из пеленою
Из наивных кинолент.

Век растет гигантом добрым,
Погремушку мнет в руке.
На простой мотив подобран
Гул в его ночной реке.

Сухость ранних чертежей
И ярчайший крик рекламы —
Это зуд в плечах, уже
Набухающих крылами.

Это, лысый как колено,
Снова пущен в оборот
Дождевой пузырь вселенной,
Жадно пьющей кислород.

Это — влажная заря
В перьях яростной сирени.
Это — первый день творенья
На скользоте пузыря.

Это сильный добрый кафр
В гонг ударил где-нибудь…
Но поэту от метафор
Некогда передохнуть.

Золотом шитый подол затрепала.
Слабые руки хватают огонь.
Ты ли в стеклянном гробу задремала,
Ты ль не слыхала далеких погонь?

Вот погляди! Старый дом твой в метели.
Триста прошло удивительных зим.
В елочной пыльной златой канители
В сонных санях по России скользим…

Дико зальется бубенчик на дугах,
Где-то мелькнут огоньки деревень.
Здравствуй же снова в туманах и вьюгах,
С тенью моей обрученная тень!..

Я гибну, а ты мне простерла
Два выгнутых лирой крыла,
Впиваешься в жадное горло,
Дыханьем грудным обняла.

Не надо мне этого часа
Разлук, и разъездов, и зорь.
Не пой, не прощай, не прощайся, —
Того, чем была, не позорь!

Пойду по снегам я навеки,
А там дальше смерти пойду,—
Забудь обо мне, человеке,
Любовнике в прошлом году…

Москва — в лазури колокольной,
В охотнорядской толкотне,
В той прошлогодней, сердобольной,
Бульварной, разбитной весне…

Москва — под снеговым покровом,
Где в низенькие терема
Всю ночь к боярышням безбровым
Стучалась лютая зима…

Где голуби летали низко
И ворковали у крыльца…
А царь с глазами василиска
Казнил заморского гонца, —

Меж тем как рында в горностае
Рассказывал о злом царе
Церквам и лебединой стае,
Плескавшей крылья в серебре…

Москва — где мой ночлег далече,
Где уплывает мимо глаз
Одна-единственная встреча,
Которая не удалась…

Ты подошла с улыбкой старомодной
И отвернулась, не всмотревшись в нас,
И каждый гость, когда ему угодно,
Вставал, шутил, стрелялся — в добрый час! —
И воскресал в другую дверь — химерой
И неопасной тенью.
Вот и ночь
Окаменела, превратилась в серый
Гранит Невы, но не смогла помочь.
Вот съежились, усохли, почернели
Разносчик, баба, немец, гайдуки…
Вот на ветру, не запахнув шинели,
Прошел костлявый дух моей тоски.