Марина Котова - Сквозь вещий шум дубрав

Марина Котова – очень русский поэт. Для нее характерны плавная медлительность русской речи, русское восприятие мира, русский характер, русская раздольность и неторопливость, русская незлобивость. Поскольку в ее строки почти не врываются грохот цивилизации и гул человеческих страстей, стихи ее наполнены русской тишиной («А там, во глубине России,/ Там вековая тишина»). Тишина эта не примета отсталости и нежелания бежать за цивилизацией – Котова точно знает, что за разрушающей и пожирающей мир цивилизацией бежать не нужно. Тишина в слове сгущается до безмолвия, из которого и рождаются образы и мысли. Это музыкальный фон стиха, его сокровенный покой. Пейзажи М. Котовой разнообразны и неисчерпаемы, как окружающий мир. Перефразируя знаменитые строки Юрия Кузнецова, можно сказать, что Россия здесь открывается «за первым углом» – в самом прямом и ослепительном смысле этого слова. Потому что в каждом, даже самом привычном пейзаже, Марина Котова не устает прозревать явление России , а точнее – явление одного из ее многообразных ликов:

Котова – обладательница не только точного, но и очень яркого зрения. Ее поэтические образы неожиданны, сочны, живописны. Они наплывают разноцветными пятнами, обновляют восприятие, заставляют вглядеться в пейзаж и увидеть его по-новому: «Проточный воздух зачерпнув рукой,/ Здесь пьешь и пьешь, не утоляя жажды./ Здесь время медлит золотым жуком/ В листве шумящей, и густой, и влажной»; «Я – наследница древней прекрасной земли,/ И в стихах моих желтые дюны поют,/ Шумно медленным золотом плещет залив,/ Ищут с криками чайки добычу свою».

Марина Котова – лирик, ей чужды пафосные и декларативные стихи, и все же поэзию Котовой с полным правом можно назвать в самом лучшем смысле этого слова патриотической. Через русский пейзаж Россия в ее стихах дана широко, глубоко и ярко – и речь здесь не только о блистающей Оке и заповедных псковских борах. Россия у Котовой – это мир, наполненный памятью веков и любовью поколений. Память и прапамять существуют здесь полноправно и неразрывно. Из пейзажа как его неотъемлемая часть выплывают церкви и древние города, история и предания военного лихолетья: «Все помнят травы – память в семенах,/ В песке, камнях. Сам воздух прошлым ранен./ Смотрю сквозь даль – и боль земли, и шрамы, – / Мне внятно все, что кануло в веках». Вообще, древняя Русь постоянно возникает в стихах Котовой – ибо в древнюю природу, древние псковские и новгородские боры она вплетена и дышит из курганов, сосен, прелей, мхов. История – продолжение природы, ее память. И если у Тютчева «Природа знать не знает о былом./ Ей чужды наши призрачные годы./ И перед ней мы смутно сознаем/ Себя самих – лишь грезою природы», то у Котовой природа знает о былом лучше человека, хотя в том, что мы – грезы природы, Марина Котова в восприятии смыкается с Тютчевым – для нее и прошлое, и будущее, и человек – греза природы, ее порождение и сон. Что интересно, если М. Котову не интересует внутренняя жизнь конкретного человека, то характер русского народа, характер этноса, говоря по-другому, собирательный, обобщенный образ русского человека, выписан у нее глубоко, детально и верно, он тоже органически возникает из русского пейзажа и рождается им: «Узка рубашка «эго», швы трещат./ Но человеку русскому присуще/ Себя с другими рядом ощущать/ Единым лугом, истово цветущим». Неизбежно вспоминается Лев Гумилев, неоднократно писавший об историческом процессе как о взаимодействии развивающихся этносов с вмещающим ландшафтом , порождающим из себя и во многом определяющим национальный характер, культуру, мироощущение и мировоззрение. Пейзаж Котовой по сути своей и есть такой поэтический вмещающий ландшафт – он необъятен и неисчерпаем в своей смысловой нагрузке.

В стихах Марины Котовой вы не найдете ярко выраженного психологизма, присущего русской литературе, привычного интереса к внутренней жизни человеческой души, драм судьбы, любовных и психологических драм. Пожалуй, к поэзии ее уместно применить хорошо известное в живописи понятие «человек в пейзаже» – самодовлеющая природа восходит над человеческим и во многом поглощает его. Пейзаж здесь не служит фоном для человека – человек неотрывен от пейзажа, неотделим от него, он не выпал из природы. И если уж Котова пишет о любви мужчины и женщины, то находит для этого свои особые поэтические средства и неизменно передает чувства через детально прописанный зрительный образ, через пейзаж, через натюрморт: