Николай Рассадин - Исхода не будет

При всём при том, что Карфаген разрушен,
И Троя стёрта в прах с лица земли,
Истории итог уныло скушен.
Погасли медных пушек фитили,
Оставив ядра в глубине каналов.
Цена всему копейка номиналом,
Всего копейка, брошенная в пыль.
Небесный счетовод возьмёт без сдачи,
Большим подбросит пальцем наудачу,
Любую сказку превращая в быль.
И Карфаген, и Троя суть руины,
Как неизбежность финишной черты,
Перенесёт художник на картины,
А любоваться ими будешь ты.
Ты будешь слепо верить первым встречным,
Несущим книжный рай в мешке заплечном,
Пергамента усохшего листы.
А города, построенные после,
Париж, Москву, Калькутту или Осло,
Когда-нибудь в сердцах разрушишь ты!

Напряженная тишина между мной и тобой повисла,
И стекает февральский снег по зашторенному окну.
Я тебя не люблю, Москва, мне милее и краше Висла,
Я тебя не люблю, Москва, я всю жизнь у тебя в плену.
Это, в общем-то, добрый плен, это, можно сказать, удача,
Часовые не бьют меня ни по почкам, ни по щекам,
Здесь свидания и ларёк, где улыбку дают на сдачу,
Здесь рождаются образа и идут по чужим рукам.
От чего же так тошно мне и нерадостно в этом сити,
От чего же готов бежать я отсюда сквозь гам и шум,
Хоть куда, хоть на край земли, даже в мной не любимый Питер,
Я сырым кислородом в нём кое-как, через раз дышу.
Напряжённая тишина, и в такой тишине звенящей
Я пишу этот странный стих об отвергнутой нелюбви,
И луны первозданной диск, из окна на меня смотрящей,
Облаков кучевых пастух мне сегодня как дар явил.

Давным-давно, в иные времена,
Деревья были выше, сахар слаще.
В Эдема кущи двигалась страна,
И я туда же шёл, совсем пропащий.
Я шёл не в ногу, песню пел не так,
Всех раздражал неуставной причёской,
И девочка со мною шла не та,
Одетая изысканно и броско.
Был рай у нас сегодня и сейчас,
А то, что до и после, – всё неважно,
Кирпичный дом, второй проезд
Гаражный, а в нём квартира, снятая на час.
Всего хватало нам, и мы тогда
Не ждали коммунизма построения,
Есть для души бутылка «Ахашени»,
Для тела есть горячая вода.
А то, что на собраниях меня
Частенько называли ренегатом,
Я всех, кто это делал, извинял,
Фигня, они хорошие ребята.
Им просто так, как мне, не повезло,
Они привыкли в обещания верить,
Завязывать на несколько узлов
И запирать на три засова двери.
Я двери никогда не закрывал,
Я жил всегда открыто, нараспашку,
И, если было нужно, отдавал
Врагу свою последнюю рубашку.
И вышел я из тех, иных времён,
Раздетый и разутый, как на плаху,
Не помня ни регалий, ни имён
Тех, кто тогда носил мою рубаху.

Перепало мне теперь щедрот,
Необычным было это лето.
И забот твоих был полон рот
Из весны бежавшего поэта.

Терпкий запах полевых цветов
Не манил, но помогал забыться.
Веником снимая семь потов,
Помогала от грехов омыться.

Отпускай! В исподнем словно снег,
Я траву срезаю на покосе
И уже планирую побег
От твоих щедрот из лета в осень.

От проглотившего Иона кита
До сонных улиц Третьего Рима
Вела тебя кривая верста
Всё мимо, мимо, мимо и мнимо.

Я вряд ли опознаю твой след,
В тебе кровосмешение песен,
А я всего лишь глупый поэт,
Мне мир твоих несбыточных – тесен.

И как теперь нам существовать,
Как ощущать изгибы излучин,
Ладони опуская в Ловать
И загребать лиловые тучи,

Похожие на тушу кита,
Пророка проглотившего всуе?
А суть всему – сует суета,
Екклесиаст потом растолкует.

Ты безумна, моя Атлантида!
Ты всё более сходишь с ума.
Плечи голые кутаешь в твиды,
В дряблость кожи втираешь крема.
Бесполезно, изрежут морщины
Потемневший от времени лик.
Умирает в мирке вкусовщины
Прохваливший болото кулик.
Отражение в зеркале мира
Всё сильнее пугает ворон.
Словно стрелы, цитаты Шекспира
В мозг впиваются с разных сторон.
Ты уходишь, уходишь под воду.
И, как проклятый, строя ковчег,
Сын Ламеха следит за погодой,
К Арарату готовит побег.

Всё возвратится на круги своя,
Стабильность станет смыслом бытия
И масло вологодское на булке.
Нам кухня станет площадью опять,
Где можно сокровенное сказать,
О чём не скажешь в тёмном переулке.