Светлана Макарова - Стихи. Осенины

В середине двадцатого века
вырастали они, как грибы.
Ликовали мы до рассвета,
покидая бараки судьбы.
Выезжали из коммунальных,
из подвальных и цокольных дней,
обретая панельное лето —
царство света и счастья детей.
Мы на пятый летели без лифта
с чемоданом к квартире своей.
Новоселье хотелось скорее
и побольше позвать бы гостей.
Наша юность пятиэтажная
убежала и не догнать.
Разбрелись по погостам соседи
и домам уж не долго стоять.
На Подбелке, в Перово, в Гольяново
приговор им подписан – сносить.
Ну а молодость с крайнего пятого
будем помнить и будем любить.

Ещё живу, ещё дышу
ещё смеюсь, ещё рыдаю.
От причитала за своё
и от любви не умираю
И отчитала «Отче наш»
сердечных мук не принимаю
оплакала себя давно
в огнях горю и не сгораю
И день и ночь, и свет и мгла
меняют лики и одежды
Мне б два крыла и облака,
где жизнь – обман и есть надежды.
Спасусь ли, буду ль спасена?
Любила. Или просто было.
Грешна. Грешна. Во всём грешна
стою у собственной могилы.

Замерзла я и от зимы бежала.
Ты догонял и пел мне про любовь.
А я окаменевшая стояла,
метели остудили мою кровь.
Нет, не хочу тебя я слушать.
Прошу, не надо песен о зиме.
Ста стаям снегирей не греют душу
раскатистые трели в тишине.
Из снега сердце в льдину обернулось.
О как зима безжалостно глупа!
Здесь счастья нет. Оно к нам не вернулось.
Лишь боль по льду стучала иногда.
Прощай – прости. Осушит ветер слёзы
и раны на морозе заживит.
Весною солнце веточкой мимозы
согреет душу, сердце исцелит.

Сегодня ночью мне опять не спится.
В окно стучатся блики фонарей.
Мой тёплый кот с зелёными глазами
мурлычет: «Успокойся поскорей».
Всё знает про меня и всё прощает.
Он мой хранитель и спасённый арестант,
свою кошачью душу открывает,
а мой покой – его души талант.
В ночной тиши всплывают звуки, лица,
уставшим облаком торопятся в туман.
Тревога в сумерках не хочет раствориться.
В моей бессоннице опять звучит орган.

Чужие окна так заманчиво горят.
Чужие жизни так печальны и счастливы.
Мы в этих окнах часто ищем добрый взгляд
и огонек, душе и сердцу милый.
Так хочется однажды в воскресенье
к ним постучаться
и войти без приглашенья.
Услышать:
– Рады встрече, ты проходи,
зажжем мы свечи.
Нальем чайку и с пирогами
попьем душевно мы с друзьями.
И посудачим так, о том о сем.
Поговорим о жизни, о работе,
о детях и, конечно же, о нем,
о ком душа в любви и вся в заботе.
Сегодня снег пошел, а завтра дождь.
Погоды нет, а жизнь так и проходит.
Но есть в душе тот лучик света,
который в одиночестве
к нам счастье в дом приводит.

На закате яблони зарделись,
розовым всё вспыхнуло вокруг.
В облака как в шаль они оделись.
Майский ручеек пробился вдруг.
И ласкал, и целовал им ноги,
и поил он допьяна подруг,
чтобы сад из яблонь у дороги
расцветал и радовал досуг.
Сакура в Японии бледнела
яблонево-вишенным дымком
и в сады Российские летела
обниматься с майским ручейком.

Белая сирень – невеста
под вуалью прячет взгляд,
изумрудные листочки
от волнения дрожат,
обнимают нежно шею,
томно на плечах лежат,
бриллиантовой слезою
красят свадебный наряд.
Раскудрявилась невеста,
пахнет зорькой и росой.
Снится ветер ей – повеса
закружит, возьмёт с собой,
в облаках как на качелях
раскачает синеву
и до первых сенокосов
будет ей шептать «люблю».