Любовь Ценева - Свет вселенной

Ленин возглавил бунт,

У него только НИи НЕ

Это, как запретить Любовь на Земле.

Вот как его шифровать?

Если обратно читать.

Ленинизм,

Был, конечно, за материализм,

Он хотел через мат,

Свет переводить в материю,

Выдавая всё за реальность,

Расширить свой ареал,

Устроить на планете пожар.

СТАЛин на пути у него встал,

Его тоже манил разбитый кристалл,

Он сам не состоял из СТАЛи,

Но стальную цепь лагерей создал.

Лагеря и гу лаги,

Это всё проявление красного ф лага.

Посмотрите на войн названия,

Участвовали в ней все гражд ане,

И даже род мусульм ан.

Участие принимал.

Никто не мог избежать путей опасных

Кто воевал за белых,

Кто за красных

Хотел жизнь отдать.

Вот что значит звездам воевать.

Это в Отечественную,

Они воевали за отечество,

Хотя и не кричали отче наш

Они воевали за отца нашего,

Отец – наш свет,

Он летит в мат,

Он должен материю создавать.

Защищают его россы,

Света солдаты и матросы.

Потому, что мы, Россия,

Мы стоим у оси.

Я тоже звездный солдат.

Всегда буду свой мат защищать.

И полетит из меня мат

На всю планету.

Я поднимаю свой луч

И зову вас к свету.

Наш род там, в галактике света.

Нас ждёт звезда,

Звезда Мира – кита.

Наша родина

Нас и кита.

Я её с трудом,

Но все-таки нашла,

Перерыв все галактики света.

Я зову,

Зову к свету,

Не зомбируйтесь

Разбитым звуком и светом.

Направляйте свет в свой род,

Произошел оси поворот.

Я позднее напишу об этом.

Я вам точно скажу,

Историю делает народ,

Писатели и поэты.

Давайте вам докажу.

Видите.

Кто тянул планету

К свету.

Он даже число указал.

Шифруйте и это.

Рэп тогда уже существовал,

И тянул планету.

Владимир Маяковский

Необычайное приключение, бывшее с Владимиром Маяковским летом на даче

(Пушкино, Акулова гора, дача Румянцева, 27 верст по Ярославской жел. дор.)

В сто сорок солнц закат пылал,

в июль катилось лето,

была жара,

жара плыла –

на даче было это.

Пригорок Пушкино горбил

Акуловой горою,

а низ горы –

деревней был,

кривился крыш корою.

А за деревнею –

дыра,

и в ту дыру, наверно,

спускалось солнце каждый раз,

медленно и верно.

А завтра

снова

мир залить

вставало солнце а́ло.

И день за днем

ужасно злить

меня

вот это

стало.

И так однажды разозлясь,

что в страхе все поблекло,

в упор я крикнул солнцу:

«Слазь!

довольно шляться в пекло!»

Я крикнул солнцу:

«Дармоед!

занежен в облака ты,

а тут – не знай ни зим, ни лет,

сиди, рисуй плакаты!»

Я крикнул солнцу:

«Погоди!

послушай, златолобо,

чем так,

без дела заходить,

ко мне

на чай зашло бы!»

Что я наделал!

Я погиб!

Ко мне,

по доброй воле,

само,

раскинув луч-шаги,

шагает солнце в поле.

Хочу испуг не показать –

и ретируюся задом.

Уже в саду его глаза.

Уже проходит садом.

В окошки,

в двери,

в щель войдя,

валилась солнца масса,

ввалилось;

дух переведя,

заговорило басом:

«Гоню обратно я огни

впервые с сотворенья.

Ты звал меня?

Чаи́ гони,

гони, поэт, варенье!»

Слеза из глаз у самого –

жара с ума сводила,

но я ему –

на самовар:

«Ну что ж,

садись, светило!»

Черт дернул дерзости мои

орать ему, –

сконфужен,

я сел на уголок скамьи,

боюсь – не вышло б хуже!

Но странная из солнца ясь

струилась, –

и степенность

забыв,

сижу, разговорясь

с светилом постепенно.

Про то,

про это говорю,

что-де заела Роста,

а солнце:

«Ладно,

не горюй,

смотри на вещи просто!

А мне, ты думаешь,

светить

легко?

– Поди, попробуй! –

А вот идешь –

взялось идти,

идешь – и светишь в оба!»