Елена Муллагалеева - NIMNIMUN

Процесс не нов:

лишь волю дам карандашу —

забьют ключом

слова и строки рьяно.

Но всё равно

сюда не напишу

всё то, о чём

молчать не перестану.

И пусть, дневник

неполноценен мой,

и пусть, заточен он

под строгую манеру.

Он может в миг

прочитан быть толпой!

И мыслей сонм,

описанный не в меру

греховной страстью

тайных, мнимых чувств…

Сама ж порву его,

перечитав намедни!

Я разум властью

облеку,

без вольнодумств,

вплетая в кружево,

с душой,

как проповедник.

Пока концепция

пусть будет такова:

писать от сердца,

но лишь нужные слова.

Ищу себя,

черчу в дневник слова.

И нахожу себя живою

где-то в прошлом,

в далёком будущем,

на Землю не похожем,

а если и похожем,

то едва.

И эта мне

осознанность мила —

её у многих нынче

нету и в зачатках.

Она на разум

нежно так легла,

не шелохнётся,

словно приросла…

И душу кличет

словом кратко-сладким.

Не отразят её

вам никакие зеркала.

Бегут по небу

скоротечно

облака,

меняя формы, численность,

размеры.

Но знаю я,

что память вечна!

И хрупка…

В душе укромной

прибавляет веры…

Она спасает,

если

не болит

её сестра —

на мир и жизнь

обида.

В апреле-мае

небо

так кипит!

Как-будто крышка

сердца

приоткрыта.

Мир – не нов.

Только вечер упал

на ладони.

Не как всегда.

Он – готов

к повороту скал?

Скачут кони.

Бурлит вода.

Время шатко.

Но время – дом.

Сердце мерно

века

считает.

Я

украдкой —

«Когда? Потом?

Да, наверно…» —

готовлюсь

к Раю.

Много лет

им бродить

пришлось…

Ева где?

Да и где

Адам?

Прочь завет —

и порвали

нить…

Жизни врозь —

вот цена

грехам.

Помня волны

любимых плеч,

вспоминали ли

райский

сад?

Вы довольны ли

встречей встреч

на священной

горе

Арафат?

Этот день,

этот мир,

этот миг… —

ветки-срубы

от дней

иных.

Эта звень

чёрных дыр —

как тупик.

Дальше – губы,

что дуют

в них.

Оттого ли

ветра земель

чем-то сродни

иным

ветрам?

Их ли воля —

не знать потерь?

Их ли ода —

как шёпот

нам?..

О, помоги мне

справиться с собой,

когда шайтан меня

грехами искушает.

Они, пусть,

малые —

но в них беда большая:

когда они набросятся

гурьбой —

утонешь в них,

как в яме выгребной

всё содержимое

её нутра

вкушая.

О, помоги мне

справиться с собой…

В тот страшный день

нас выгнал из дома Враг.

Мы были доверчивы,

он был – как змей, хитёр.

С тех пор мы сквозь тень

грехов, искушений мрак

бредём по подсвеченной

тропке, натужив взор.

Тоскуя по дому, мы верим —

да будет так! —

однажды мы ступим

на почву родных земель…

И в бездну потери

будет повержен Враг,

с воинством вкупе

в отмщенья войдёт цитадель.

Бурый

зверь рассвета ждал

от ночных небес.

Хмуро

озера вода

отражала лес.

Чуть торчала

из воды

старая сосна —

как причал,

для красоты

свалена она.

Гор далёких

серый кряж

солнце охранял

на востоке,

словно страж.

Но рассвет настал.

С ним и мир

похолодел —

зорь закон таков —

хлад и сыр.

И страж надел

шарф из облаков.

Как венец,

поднялся свет

в серых небесах.

Сам Творец

оставил след

в скалах и лесах.

Где луна,

а где важность дел?

Где-то здесь,

на полях

покрытых.

Как струна,

луч смеялся и пел

о бессмертности

метеоритов.

Вдруг.

Бессмертно? —

упала звезда.

Или полосу вывело зрение?

Не испуг —

февраля холода,

разъярённые личностным мнением.

Глухота.

А не стройная

звень.

И

за неимением

прочего…

Я туда —

в многослойную

тень

от фонаря

междустрочного.

А этот мир

не ждал

гостей.

Его тоска —

в туманном взгляде,

в его чертах

и в хрупкой глади

цветных небес.

Ведь мир честней.

Ведь мир

честнее

в своих чувствах —

он вмиг доходит

до безумства.

Гостей не выдворить

Читать дальше