«На картинке ― двое. Фото спамит по интернету…»
На картинке ― двое. Фото спамит по интернету.
Его крепят к надписям: «мне родней тебя в мире нету».
Его шлют подругам. И так по кругу.
А те двое на фото
много лет не нужны друг другу…
«Я уже никогда. Я уже никогда не проснусь…»
Я уже никогда. Я уже никогда не проснусь.
В череде твоих дней мои ночи до ужаса до́лги. Даже вечные ели роняют на землю иголки, если тихо до дрожи и в сумерки страшно взглянуть.
Я уже никогда. Я уже никогда не скажу, что я всё о тебе ― что бы ни было там! ― понимаю. Ты ― как тень своей тени, бесшумно скользящей по краю, оставляешь на памяти глубже и глубже межу.
Я уже никогда. Я уже никогда не приду. Потому что нет повода вскрыть запечатанность комнат. И ещё, потому что каким бы мир ни был огромным, не найдётся в нём места двоим нам.
А значит, забудь.
«Представь, как было бы здорово здесь без нас…»
Представь, как было бы здорово здесь без нас.
Без этих выпадов драматических и проклятий.
Она у тебя божественна без прикрас.
А я у тебя не вовремя
и некстати.
Куда мне девать эту ревность и резкость слов,
Отчаянность треугольников нелюбовных?
Запомни же: в этом деле вообще углов
И быть не должно. Ищи себе только ровных,
Уютных и теплых (местами пусть скукота).
Чтоб вместе готовить и ждать чтоб дождя от мая…
И вместе смеяться, и вместе купить кота,
а может синицу ― смотреть, как она летает.
Углы ни к чему. Ударят десятком вольт.
Я знаю. Я видела, правда, такие раны.
Ты будешь болеть ― она будет сыпать соль.
Ищи себе ровных. А лучше, пожалуй, равных.
Там будет, что нужно, ― (и даже еще чуть-чуть).
Там будут коты, синицы и дождь по крышам,
и самая главная в жизни, пожалуй, суть ―
ты будешь любить так громко,
что все услышат.
«Расчесать свои косы в полночь… и быть спокойной…»
Расчесать свои косы в полночь… и быть спокойной.
И ни в ком не искать подвоха, и жить всерьёз. Видишь, небо затянуто серой тоской огромной, слишком плотной, чтоб греться светом туманных звёзд? Только это ― не повод вовсе стремиться к лету, от которого только вспышка и запах трав. Скоро небо на нас обрушится снежным светом, и во всём, что касалось снега, ты будешь прав. И ты вспомнишь ― когда-то после живых и живших, в не запомнившем нас нисколько конце времён…
Эти белые хлопья снова покроют крыши,
потому что зима ―
наш последний
(и вечный)
сон.
«На дверь холодильника примагничены чужие счастья и города…»
На дверь холодильника примагничены чужие счастья и города.
А мир в ладонях моих ― подсвеченный, не так-то просто его отдать. В мечтах всё искренне и находчиво, но километры ужасно злы. Я самолётами, пароходами отмечу каждый клочок земли. И буду время считать закатами, для каждой ночи ― отдельный дом. Песку теплом бы меня обхватывать. И звёзд рассада под потолком. В мечтах так искренне и доверчиво к чужим рассказам, в глазах ― огонь. Я тоже буду вот так проветривать морским дыханием чуткий сон. Я буду плыть «кто вперёд» с дельфинами, шептать наречием древних фраз,
пусть только мир не ломает крылья мне
и пусть навстречу шагнёт хоть раз.
«Комната на нашем этаже…»
Пахнет терпко хвойными свечами.
Холодно становится уже,
Хочется дрожать и быть печальным.
Никому не лгать и говорить:
«Хорошо, что снова эта осень».
Знаешь, никуда не уходить
Тоже нас когда-нибудь попросят.
Быть предельно честным, говоря:
«Всё, что есть, я смело принимаю».
Холодно становится не зря,―
Время возвратиться снова в стаю.
Комната на нашем этаже
С видом не на реки и на горы.
Но лишь в ней, способная зажечь
Души, спит спокойно Терпсихора.
Спит до первых зимних лун, и пусть
В тёмном, до багрянца, небосводе
Холодно становится, но грусть
В том, что это всё не о погоде.
Прятала от тебя ножи.
Мы, наверно, теперь дружить
Читать дальше