Наталья Самойленко - Давай пошепчемся… Разговор с другом

Алое, но воздух всё нежней,

И, как будто, даже легче дышится —

Спрятался в прохладу жаркий день.

Медленно иду, вбивая шпильками

Серую распластанную тень.

Ветер озорной швыряет под ноги

Ржавчину шуршащую листвы.

Облака по небу одинокие —

Паруса безбрежной синевы…

Август, обнимая плечи ласково,

Шепчет, что для грусти нет причин.

Речь его прерывистая, вязкая,

Будоражит пламенными сказками,

Доставая сердце из руин…

Август плавно скользил в сентябрь,

На желтеющих тонких листьях

Унося красоту зари

да волнующий шелест слов.

И гуляла по небу рябь —

Ветер вновь перепутал кисти —

Акварель облаков с дождём

поместил на лазурный холст.

Из туманов густых седых —

Волоконце за волоконцем —

Осень быстро вязала шаль

с серебристой каймой росы.

В сарафане цветном льняном

Да сверкающим веретёнцем

Лето радугу заплело

после бурной ночной грозы…

Всё смешалось. Уходят дни,

А навстречу бегут другие.

Скоро встретится мой сентябрь

с августовским твоим теплом.

Не вини себя, не казни —

Обметал наши чувства иней.

Или дымом они плывут

над осенним большим костром?

Что будет завтра? Нежный поцелуй.

Прощальный или дружеский – неважно.

Полчашки кофе, холод острых струй,

Кот под ногами наглый и вальяжный.

Галеты пересушены слегка

И масло на полу (опять упало),

И на столе от кружек два следа,

И лязг дверей соседских из металла.

Обрывки слов и терпкий аромат

(Плохого) твоего одеколона,

И слипшийся молочный шоколад,

А может горький? Горечь мне знакома…

Уходишь? Хорошо. Ключи в замке.

(И каждый день всё повторится снова).

Что будет завтра? Нет! Молчи, не смей.

Ты знаешь, «завтра» – это просто повод.

Волшебный «воздух белого листа» —

Штрихи и пятна, сотни тонких линий.

Гравюра на нетронутых холстах?

Кто тот гравёр, что цветом тёмно-синим,

Так расписал причудливую гладь

Снегов, укрывших землю? Чудо? Чудо!

И как мгновенье это удержать,

Остановить хотя бы на минуту?

Щелчок, застыли в вечности штрихи,

Неровность пятен, параллельность линий…

С губ сорвались снежинками стихи

И в каждом слове «синий-синий иней».

Лампочка грустит под потолком

в доме обветшалом, позабытом,

вспоминая: старый абажур;

стол с тяжёлой скатертью-хламидой;

скрип кровати в сумраке ночном;

старый лифт, грохочущий устало;

топот каблуков, трамвайный гул,

кипяток горячий самовара;

запах нафталина в сундуке,

метки на дверях – «растёт сыночек»,

женщину в платке и то письмо,

с адресом размытым и не точным;

крик и плач; в разбавленном вине,

капельки солёные от горя,

речи, а в углу (всё как в кино)

почему-то лопнули обои?

Годы пролетели за окном.

Дом на снос, как будто не бывало.

Лампочка грустит под потолком

В чёрном ободочке от нагара.

Струится вечер дымкой у забора,

Небесный плащ – в огнях дрожащих звёзд.

Я возвращусь, быть может, но не скоро,

На позабытый временем утёс,

Где нас когда-то кутал шалью ветер,

Теснился сосен величавый хор,

Где в кофточке прозрачной из жоржета

Замерзла я, а ты разжёг костёр.

У пламени согрелась? Поцелуем?

Не помню, столько лет прошло. Скажи,

Там до сих пор медовый стонет вереск?

Не отвечай, не нужно, не спеши.

Пусть будет так, как сохранила память —

Бор, тишина, туманной дымки плен…

Всё это было с нами, с нами – снами…

Не заменить ничем, ничем, ничем…

Глоток терзающей вины

Со дна глубокого бокала

Скользил по нёбу. Я шептала,

Что быть мы вместе не вольны,

А отражение луны

В глазах твоих любовь искало.

Прикосновение – так мало

И всё же – нет ему цены…

Я плачу, потому что я жива.

На нерве балансирую, на нерве.

Кручусь, кручусь – сплошная кутерьма,

Как будто восемь дней в моей неделе.

Я плачу от того, что не могу

Ходить в толпе, где траурность сатиры,

Где не хватает нескольких минут,

На «просто жить» без маски и мундира.

Я плачу, слёзы – горькая полынь.

Но знаю, что не может быть иначе…

Сбивают капли едкой злобы пыль.

И потому я плачу, плачу, плачу.

Запрягу лохматый ветер в сани робкого рассвета,