Светлана Королева - Луч Светы. Журнал. Выпуск 3

Больше всего меня вдохновляет скука. Когда вокруг все обыденно и серо в голове начинают зарождаться цветные мысли. Все творческие люди отчасти эскаписты. Для меня проще всего сбежать в собственные фантазии. Туда за много лет дорожка проторена и вымощена жёлтым кирпичом, как у Элли к Великому Гудвину. Что касается рассказов, то здесь мысли приходят как инсайт. Одного слова или коротко брошенного взгляда порой хватает для зарождения идеи. Затем следует мозговой штурм, а когда перед глазами появится полноценная картинка, сажусь писать. На заказ я писать не умею, увы.

Ну, на счёт шедевров, не знаю. Может быть, я в это время сплю? А вообще, плодотворнее всего мне пишется ночью. Когда в доме тишина и покой, в наушниках гремит любимая музыка, рядом с клавиатурой стынет кофе в «писательской» кружке. Есть у меня такой фетиш – кружка с мотивирующими цитатами от любимого автора, с которой я пью только когда сажусь писать. Это моя установка на работу, или заскок, если хотите. Оба варианта верны. Мая муза, по-видимому, вампир меломан!

У Джорджа Мартина, возможно, и есть Вселенная. У меня же, скорее всего коммунальная квартира, в которой смешались разные сюжеты, герои, мысли и диалоги. Они навязчиво ходят по коридорам, демонстративно гремят посудой и хлопают дверью, напоминая о себе. А я, подобно нерадивому домовладельцу, лениво отмахиваюсь от них, пока совсем не одолеют. Вот тогда я сажусь и пишу. Я очень ленивый писатель, и часто бывает, что в битве между «почитать?» или «пописать?» – выигрывает первое.

Творческим личностям я всегда желаю две вещи. Первая – никогда не сдаваться и верить в себя. Например, Джоан Роулинг, прежде чем найти издателя для «Гарри Поттера» выслушала четырнадцать отказов. А вторая – скептически относиться к каждому написанному слову. Ведь, самый главный критик внутри нас, советуйтесь с ним почаще.

А теперь окунёмся в великолепный рассказ этой писательницы, который лично я прочитала на одном дыхании, забыв о времени.

Тихий монотонный писк раздавался в ушах через равные короткие промежутки времени. Это аппарат жизнеобеспечения фиксирует показатели моего физического состояния. Я в больнице. Об этом свидетельствуют трубки, прикрепленные к телу, кафельные панели, накрахмаленное постельное белье и запах лекарств. Дышать тяжело. Никого не видеть, не слышать не хочется. Говорить – тем более! Поэтому, делаю вид, что еще не пришла в себя. В палате находится еще два человека, обе женщины, наверное, медсестры. Они тихо переговариваются:

– Тяжёлая?

– Уже нет! Состояние стабильное.

– Это ей печень пересадили?

– Да.

– А что случилось?

– Автомобильная авария. Сильно пострадала, еле откачали. Хотя, если бы не донор, то не спасли бы.

– Повезло девчонке, что так быстро нашёлся человек, готовый отдать часть своей печени. Не каждый на это пойдет!

От этих слов мое тело содрогнулась, и с губ слетел невнятный хрип.

– Она в себя приходит! Зови доктора!

В голове возникла неуместная мысль: «Все-таки агапе существует!»

Мы с Арсением ужинали в vip-зале дорогого ресторана. Все кругом сверкало позолотой и хрусталем, как в покоях царицы. До сих пор не могу привыкнуть к роскоши. Я же не родилась богатой, а стала, причем, всего лишь год назад, когда решилась жить с этим человеком.

Арсений Витальевич Вайзенбург – преуспевающий бизнесмен, владелец сети крупных магазинов электроники. Мужчина среднего возраста, среднего роста и средней комплекции. Глядя на него, можно сказать, что он образец усредненности. Носит дорогие костюмы, узкие стильные очки и модную стрижку. Он богатый, надежный, рядом с ним я чувствую себя маленькой и хрупкой. У нас не так много общих интересов, чтобы быть счастливыми, но личные выгоды удерживают нас вместе, не смотря на разницу в возрасте, почти вдвое.

– Нам сегодня на парах рассказывали о любви! – Есть мне не хотелось, перекусила в университетском кафе, и что бы заполнить неловкую паузу, стала нести всякую ерунду.– Представляешь, в древнеиндийском языке существует девяносто шесть слов, которые мы бы перевели, как «любовь». А в древнеперсидском – восемьдесят! А в русском только одно! Как мы только понимаем друг друга, правда? В греческом – семь, и каждое слово обозначает определенный вид любви.