Юлия Иванчикова - Никудыния бумажного самолётика

Обидно. Что не так? Скажи, зловещий голос?
Скажи, ведь ничего уже не изменить…
И заново, ошибки исправив, не прожить…
Не насладиться мне вчерашней волей…

Обидно, чёрт возьми. До ужаса, до крика.
Но я молчу. Не плачу. Не кричу.
Твоей улыбки в сотнях не ищу,
Ведь никому не быть с твоей улыбкой.

И не смотрю в глаза. Так больно в них смотреть.
Пусть лучше я уйду в свою пустыню.
Остановлюсь и отдышусь. Остыну,
С большим желаньем побыстрей сгореть.

Обидно, чёрт возьми. До ужаса, до крика.
Но я уже, увы, не прокричу.
Уйду. Смирюсь. Остыну и прощу,
Но пред глазами сохраню твою улыбку.

Если б ты только знал,
как мне важен твой взгляд
и, возможно, холодное
«как ты?»
Мой любимый, случайно
включённый канал,
и забытые, давние
факты…
Если б ты только знал,
чего стоит скучать,
и молчать, вспоминая
сюжеты
старых фильмов,
которых, увы, не узнать
в пересмотрах сто тридцать
раз летом…
Если б ты только знал,
как пустеет в душе
лишь от мыслей, навеянных,
лживых…
Оставляя на память
самый сладкий сюжет,
Я на чуточку стану
счастливей…
Если б ты только знал,
сколько важен твой взгляд,
и простое банальное
«как ты?»…
Может даже не слышал,
может, даже не рад.
Я, возможно, не «в норме»,
или хуже, чем «как-то»…
Если б ты только знал,
как сейчас мне внутри,
что взрывается, жизнь
подбивая…
Трудно, страшно, ужасно.
Мне так жутко, смотри.
Я живу, но тобой
страдаю.

Стучаться в холодную, закрытую намертво дверь.
Во сне, или может от воспоминаний срываться с лестницы,
Сердце рисуя рубцами от пережитых потерь.
И осуждать себя, хуже чем почерневшая изнутри грешница.

Смотреть через стёкла, изгибы закрытых недавно штор.
И рушить своё сознание. Это факт, не ошибка корпусом.
Сжимать ладони. И не подслушивать их разговор.
На сотую мига внутри породниться с холодным полюсом,

осуждать себя. Безвозвратный полёт. Пустой коридор.

Кто и зачем придумал время?
Чтобы спешило, убегало?
Чтоб каждый, что-то удаляя,
с душой своею вёл сраженья?

Кто и зачем придумал время?
Чтобы губить, себя же ранить
и на ненужное растратить
его не там, не так, не с теми?

Чтобы срываться среди ночи,
и ждать кого-то в сотый раз,
ломая голову у точек,
искать ответы среди фраз?

Кто и зачем придумал время?
Чтобы губить его в вине
и в непробудном жизни сне
всё ждать устало перемены?

Чтоб утопить в пустом мучении,
банально весь свой путь пробыть.
Болеть всегда «нехваткой времени»,
ведь даже некогда любить.

Кто и зачем придумал время?
Чтобы держать и доверять.
Несвоевременно терять.
И быть не там, не так, не с теми.

А знаешь, больно – людям доверять.
Проверенным, или чужим прохожим,
любимым и чужим, чтобы опять
терять и падать, обжигаясь… Сколько можно?

А знаешь, больно – людям доверять.
Плевать хотели все, тебе же в душу!
Не слушать, не понять, а именно плевать,
робкие струны вывернуть наружу,

Охрипший голос током обжигая,
И одарять доверие обманом.
А ты, наивно доверять им продолжая,
зализывай за всеми свои раны.

Как жить? С душой на каменном замке?
Не подпуская ни любимых, ни прохожих?
Не доверять, не быть обманутым никем,
хоть понимаешь, – это невозможно…

Как это больно – людям доверять,
Когда они тебе в сознанье – тонны гнили.
А ты пытаешься им чувства доказать,
хотя лет сто, как все тебя забыли.

Спеши всем снова душу открывать:
проверенным или чужим прохожим.
Это ошибка – людям доверять,
терять и падать обжигаясь… Сколько можно?

Похороненная вечность. Промораживает суставы.
До тошноты заслушанные песни.
Разговор про безгрешность на «никогда» оставим,
для лжи в сердцах уже ни капли места.
Обвинённые в искреннем, обманутые любящие.
А ведь мы виноваты сами. Во всём.
Сами топчем прожитое, разбиваем будущее,
Страдаем тоже сами… Только потом.
Попытки убить любовь, бесчувственность масок…
Сколько можно то строить, то рушить?
С каждым днём всё меньше жизнерадостных красок.
Именно так умирают забытые души…
И места меньше. На двоих, на пятерых, на сотню…
Куда там! Одному здесь места мало…
И не известно что там ждёт, за третьим поворотом.
(Да знал бы кто-нибудь, как всё это достало).
Но не пытайся закричать, ведь все равно не слышно…
Здесь тысячи о чём-нибудь кричат.
И некому помочь, спасти, утешить…
Добьют, толкнут и бросят… прямо в ад.
И страшно понимать. Незаменимым есть (за-/из-) мена.
Да и каждый сам себе давным-давно чужой…
И средь врагов, твоей же ждущих смерти, – даже стены.
А из людей – так каждый первый, даже не второй.
Похороненная вечность. Недостаточно места.
На двоих, на пятерых, на сотню…
Полумрак. До тошноты заслушанные песни.
И сами себя убивающие. Вот мы.