Никола Хобзенский - Моя свобода

Я не сидел, но в том холодном аде
Романы Достоевского читал.
В одном из них писал он о бедняге,
Который в «Мёртвый дом» 9 9 Повесть Достоевского «Записки из Мёртвого дома». , как я, попал.

Он выжил тем, что Библию читал.

Ох этот шоу-бизнес, бизнес-шоу!
Стал фоном звуковым эстрадный шум,
И слышится повсюду «бум» да «бум»,
Из зданий и из транспорта любого.

На дискотеках в клубах сущий ад!
Вибрирует мембрана на колонках,
Колышется одежда на девчонках,
И демоны довольные кружат.

В колготках парни, крутят узким тазом,
Войдя в экстаз, копытами стучат,
А мне противен этот маскарад,
И облик их бесовский безобразен!

До тошноты, до колик, до отрыжки,
Весь этот балаган невыносим.
Тупой кураж, понятный только им,
С ужимками, кривляньями мартышки.

Поклонники, поклонницы, их много!
Смешно и грустно, толпами стоят,
На стадионах, тысячами в ряд,
С мечтой услышать голос «полубога».

Хлебов и зрелищ, видимо, хотят,
Ни времени не жаль им, ни деньжат,
И мотыльками на огонь летят…
Бесовский не кончается парад.

Не скулила, не выла собака —
Испустила, болезная, дух.
Лет пятнадцать ей стукнуло с гаком…
Облепили её сотни мух.

Мы хорошими были друзьями.
Нету дружбы такой меж людьми.
Передать я не в силах словами,
Сколько в сердце собачьем любви.

Хвост дрожал камертоном звенящим,
Предвещая мой скорый приход.
Экстрасенсом была настоящим,
Хоть сама из дворовых пород.

Я смотрю на глазницы окон.
Там, за ними, тепло, наверно?
Залезаю в холодный кокон,
Дождь идёт, неуютно, скверно.

За бортом жизни я красивой,
Раньше было совсем иначе,
Покорился судьбе постылой,
Бомж теперь – это нищий, значит.

Не прошу у людей подаянье
И работать на них не желаю.
Тяжелы по трущобам скитанья,
Но я всё-таки их выбираю.

Дождь пройдёт, всё проходит. Я знаю!

Теряюсь я, увидев человека,
Жестоко обделённого судьбой…

Он безвозвратно внешне не такой,
Без ног, без рук, а попросту калека.

Я сторонюсь, увидев, человека,
Жестоко обделённого судьбой…

Я виноват пред ним, что не страдаю,
И взгляд стыдливо прячу от него.

Боюсь как невниманья своего,
Так и вниманье праздное скрываю.

Я, как увядший лист платана,
Сорвавшись с ветки, полечу.
Над синей гладью океана —
Туда ль, куда я сам хочу?

Иль закружит меня, завьюжит
В пыли асфальтовых дорог,
Купая в грязных, серых лужах,
В итоге закопав в песок?

Извилистой дорогой еду,
А впереди машин поток.
Вдруг, словно телеграмма с неба,
На лобовом стекле – листок.

Прилип, дрожит, не улетает,
Что за посланье ты принёс?
Но, видимо, он сам не знает
Ответ на заданный вопрос…

Лохмотья ваты в небе плыли
И подо мной, и надо мной,
Когда подняли в небо крылья
Над зеленеющей землёй.

Дома с горошину в селеньях,
Прямоугольники полей,
Лучи дорог по направленьям
Рек – извивающихся змей.

Несла меня стальная птица
С названьем древним – самолёт.
Лишь два часа, и вот столица
Внизу, под крыльями, плывёт.