Ольга Маленкова-Кулешова - Хронометр-3. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

Я отрок, зажигаю свечи,
Огонь кадильный берегу,
Чтоб разбудить сиим свечением
В постели брачную зарю.

Чтоб рассветила краской небо
От запада и на восток.
Я много от неё не требую,
Всего лишь маленький мазок.

Деревьев зубчатых вершины
Пробудит от ночного сна,
Как птица воспаря над ними
Коснётся крыльями слегка.

И вот уже в пурпур одета,
Во всей красе своей тогда
И от вершин зубчатых леса,
Забрежжит брачная заря.

Играет гармошка тихонечко,
Растянет меха вновь и вновь.
И клавиши тронет легонечко,
Поёт гармонист про любовь.
Притихли девчонки на лавочках,
А слёзы текут по щекам.
Играй, дорогая тальяночка
И песня лети тут и там.
О чудных просторах бескрайних,
О матушке родной земле.
И плачет гармошка отчаянно,
Поёт гармонист о себе.
Как он защищал свою родину
И сделал бы это опять.
А пел гармонист не в угоду нам,
Ведь память о том не отнять.
Играет гармошка тихонечко,
Растянет меха вновь и вновь.
И клавиши тронет легонечко,
Поёт гармонист про любовь

О многом говорят глаза,
Любовь и нежность в них таяться.
Они бездонны, как и небеса
И по ночам кому – то снятся.
А может в них и боль и грусть.
Так плохо, страшно, одиноко.
В глаза, как в зеркало смотрюсь.
В них видно всё, если смотреть глубо`ко.
А зло в глазах, ему всё нипочём.
Оно там плещется и зло смеётся.
И зависть чёрная в них бьёт ключом
И через край всё время льётся.
О многом говорят глаза.
Там много чувств, загадок и эмоций.
Они бескрайни, как и небеса.
Из них хорошего всё ж больше льётся.

Я так и знала, что ты есть не будешь.
Гори она огнём вся эта колбаса.
И я склонился над тарелкой супа,
Пока моя маман орала на кота.
И каждый день с утра одно и тоже.
Сначала мать сорвётся на кота,
Потом, когда поест и сварит кофе,
Доходит очередь и до меня.
Ты что опять сидишь?
Не видишь, всё остыло.
А ну – ка, бери ложку и быстро всё доел.
И у меня сердечко так заныло.
Кому сказала, «доедай, пострел».
А я сижу, давлюсь холодным супом.
Ведь кашу не люблю совсем.
И ложка задевает зубы.
Я тороплюсь, «сейчас, доем.»

Вот человек покрыт проказой,
Всё тело чешется и ноет.
Скребёт болячки не по разу.
Он стонет и тихонько воет.
Устал от этой маеты.
Так разрывает тело боль.
И плачет он один в тиши.
Подстрижен уж совсем под ноль.
Плюются и проходят люди,
Не видя ничего вокруг.
Кто посмеётся, кто осудит,
А кто-то пожалеет вдруг.
А у него болит душа,
Такая боль, такая боль.
И за душой нет ни гроша,
Вся в этом соль, вся в этом соль.
О, люди, что же вы творите?
А если б это были вы?
Вы слишком много говорите,
И совершенно не прав'ы.
Вам кажется, что так ужасна
Проказа тела, как зараза.
А ведь она не так опасна,
Как в наших душах метастазы.
Остановитесь, посмотрите!
Чем можно всё – таки помочь.
Любви немного уделите,
А уж потом идите прочь…

Я шёл безвольно, как марионетка,
И по бокам болтались мои руки.
А бросила меня подруга, Светка.
Замёрз… и руки превратились в крюки.
Который час шагаю я по листьям,
По мёртвым, скрюченным, засохшим.
Недаром руки плетьями повисли,
И я не слышу, будто стал оглохшим.
А мысли пробиваются случайно
И до сознания опять же не доходят.
А делать что? – подумал я отчаянно.
Уже и солнце за гору заходит.
Темень вдруг заполонила город.
Я видеть перестал перед собою.
И слышать стал так чётко каждый шорох.
Набатом бьёт в мозгу, «я не с тобою».
Вот я тихонько подошёл к мосту
И положил уж на перила руку.
Вот наклонился, смерил высоту,
И прошептал потом, «прощай, подруга».
Сама уже закинулась нога,
Затем вторая и пошло бы дело.
Но кто-то крикнул, «не сходи с ума,
Кому ж нужно такое тело?»
Вдруг замер я и оглянулся.
Вокруг меня нет ни одной души.
Открыл глаза, потом… проснулся.
Услышал шум деревьев я в тиши.
Я шёл безвольно, как марионетка,
И по бокам болтались мои руки.
А бросила меня подруга, Светка,
Замёрз… испытываю снова муки…