Анатолий Сидорков - Сорок снов. Стихи

Сопки мои забайкальские.
Речка на север течёт.
Первые ласточки майские.
Друга плечо!

Это высшее благо, когда
Ты, корнями проросший в отчизне,
Совершаешь прорывы в года
И уходишь, как лучший, из жизни.

Отец рулил по бездорожью.
Скрипел наш красный «жигулёк».
Ты помнишь, брат, как пахло рожью?
И над Борзянкой огонёк?

И нам казалось двум подросткам,
Что поле можно перейти,
Но мы не знали, как не просто:
Не поле – жизнь одну пройти!

А помнишь, брат, краюху хлеба?
Когда отламывала нам
В дороге, мама, как от неба —
Свободы всем напополам!

Всё получилось слишком быстро.
Онон растаял. Дрогнул лёд.
И прозвучал последний выстрел:
Хлоп!

Туман, окутавший деревья,
Сползал по веткам до земли,
А в облаках кружили перья.
Твои.

Охотник был довольно молод.
Он не заметил в облаках
Летящих ангелов на город.
Ах!

У Борзи был я очень долго.
Мне было велено смотреть —
Как выходила из двустволки
Смерть.

А нам так хочется побыть
Наедине, без лишних третьих,
Чтобы попробовать забыть
Смертельный бой. У нас же дети.

Нам не хватило той земли,
Где есть причалы и вокзалы.
Нам захотелось, чёрт возьми,
Немного чувств, как ты сказала.

И я молчал не потому,
Что был слабее и ничтожней.
Мне показалось одному,
Что ты вернёшься, только позже!

Мне показалось, что вчера
Ты «навсегда» – не говорила,
Что ты вернёшься до утра.
Всё так и было!

Она летела на восток,
Затем всё выше-выше-выше.
«Тебя не зря придумал Бог» —
Подумал ангел, сев на крышу.

Он долго всматривался вдаль,
Когда под крышей грубый голос
Спокойно выдавил: «Мне жаль,
Но упадёт невинный волос».

И – со всего размаху дал
Последний выстрел из рогатки
По существу. И убежал:
Трусливый, маленький и гадкий!

На сопках свежесть и прохлада.
Над ними добрый херувим
Пьёт горький кофе с шоколадом,
А я пью виски, рядом с ним.

Он молодой и очень скромный.
В глаза не смотрит и молчит.
Вот я напился и безмолвно
Упал на щит.

Небесный воин был непьющим.
Он на щите меня укрыл.
И тихо-тихо нёс сквозь гущи
Непроходимых сил.

В этот июнь и сначала весны
Я засыпаю, как зверь одинокий,
Чуя сквозь сон – липкий запах сосны,
В ветрено-зыбком, но стойком потоке.
Это зимовье, как логово мне —
В нём засыпать тяжелее, однако,
Слышу и лай, и возню на земле.
И выбегаю – ни волк, ни собака!
Вижу, бежит по колючим кустам
Через тайгу молодая волчица.
Эй, – во всё горло кричу ей, мол, там —
Прячут охотники чёрные лица!
Только она всё бежит и бежит.
Мне остаётся – лишь следом за нею,
А впереди – миражи, миражи.
И всё, что имею…
Ноги несут кое-как по холмам.
Мне бы и выдохнуть хочется, очень.
Если она убегает к волкам,
Чтоб ощениться, как надо, по волчьи!
То, для чего бегу я? А вдали —
Лают собаки, собаки, собаки.
Так и хотят её взять кобели,
Мерцая во мраке.
Ей очень страшно. Я чувствую – как
Нас разделили какие-то метры.
И, как она, ненавижу собак
В такие моменты!

А по-над родиной туман.
Из Калбукана до Аргуни
Иду я по большим следам —
Предшественник великих гуннов.

За перевалом тишина,
Стоянки, камни как надгробья.
И степь. И эта глубина,
Взирающая исподлобья.

Ничто не нарушает тон.
Лишь пограничники в бинокли
На берег смотрят, с двух сторон:
У вечности – глаза промокли!

И этот день такой густой.
И, в общем-то, сквозит прохладой,
Но я иду к себе домой,
С одним вопросом: что мне надо?

За перевалом тишина,
Стоянки, камни как надгробья.
И степь во мне, как глубина,
Взирающая исподлобья!

Ты была для меня первым словом.
Ты была для меня первым днём.
Ты была целомудрием новым
И горящим во мраке огнём.