Мне бы закрыть глаза и сладко-пресладко спать,
По-детски поджав ноги, обняв подушку холодную,
Но отпускаю к тебе мысли – любви – свободные,
Пусть свернутся в клубочек и греют твою кровать.
«К любви невозможно привыкнуть…»
К любви невозможно привыкнуть.
Она с каждым часом все шире и шире,
За кадром, в черновиках и в прямом эфире.
В хоромах царских, и в подворотнях, и в самой дешёвой съёмной квартире
К любви невозможно привыкнуть.
Любовь невозможно стереть.
Из памяти, сердца, из тела – рецепторов-кожи,
Если любовь – любовь, то она до глубин океанов и вулканической дрожи,
Если любовь – любовь, то каждый шаг с ней всех бриллиантов дороже.
Любовь невозможно стереть.
И никогда не обманешь любовь,
Ибо она выжжена лепестками и молниями на живую,
Ибо она с Верой, Надеждой однотонально и в унисон пульсом поёт аллилуйя,
Ибо она не ищет смысла. А смысл в ней каждой секундой танцует.
И никогда не обманешь любовь.
«А у нас за окнами разные города…»
А у нас за окнами разные города,
Кто сказал однажды, что расставание губит,
Тот и вовсе не пробовал никогда
Вкус любви, который так сладко дарят губы.
А у нас за окнами разные лица мелькают.
Ну, и что с того? Все равно между нами связь необъяснимая,
Отголосками настроения в сердце – дыханием рая,
И тоска друг по другу, упрямо душою гонимая.
А у нас – только мы. Но и это настолько много!
И не хватит Вселенной, чтобы вместить молчаливые чувства.
Если ты – против всего мира, то и я той же дорогой,
Ведь без глаз – океанов твоих мне становится пусто.
«А зима чёрно-белая правду не ищет…»
А зима чёрно-белая правду не ищет,
Ей хорошо и так. Спокойно. Тихо.
И чемоданы покует надкусанная неразбериха,
Ветер – «правильных» – мнений с севера свищет.
Но между «да» и «нет» всегда есть что-то:
Миг, момент, нежелание выбора или иное,
Счастье… Оно ведь действительно счастье, если простое…
Радость – она обязательно отражается в глазах у кого-то.
И этот «кто-то» – лекарство от всех тревог и земное спасение,
Самая чистая нежность, любовь, перевернутый жизни-смысл.
Тот, с которым течёт и ликует внутри каждая мысль,
Тот, который снаружи, как зеркало – проявление.
А зима чёрно-белая так субъективно-невинна и белоснежно-слепа.
Прячет под снегом голые ветки-былого.
Всё для того, чтобы с чувства начать большого,
Чтоб под ногами истины вилась тропа.
«Действительно… Поднимайся на горы, карабкайся, жилы рви…»
Действительно… Поднимайся на горы, карабкайся, жилы рви,
Из последних сил – к вершине успеха, где ждёт наимоднейшая красота…
Добивайся, кричи, все богатства бери или умри.
И как итог – наполняющая тоской внутривенная пустота.
Действительно… Ты хотел от жизни гирлянд, софитов и знакомств побогаче,
Этажей из пяти дом, до звенящего вымытый блеска.
Ты хотел пару – тройку машин. А как иначе?
Чтоб заполнилась антирадостью сердца – закрытого – бездна.
Действительно… Пусть в карманах бумага зелёная, словно смятые фантики,
И кораблики делай, пускай по реке – времени, да по ветру – мнимому.
Только железо логики, бетон душевности и ни капли сердечной романтики.
Только дань и акции – миру материально-ревнивому.
Действительно… Отправляйся на самолёте личном покорять, казалось бы, непокоренное.
Покупай непродажное. Цену назначь, чтоб было угодно.
Только это счастье!? Ужели это счастье влюблённое?
То, которое за руку, вместе шагает с Богом?
Смотри… Открываешь ты глаза, лежишь себе, завернутый в тепленькое пуховое одеяльце. Буквально в добровольном плену у него. Будильник орёт, а тебе плевать. За окном – минус двадцать. Ну и черт с ним, с морозом. Ветер свищет, снег разъяренный с каким – то отчаянием покрывает улицу и прохожих, ступивших на её территорию, от чего те вжимаются в свои смешные разноцветные шапки и в шарфы-змеи. И тут наступает момент холодных тапочек.
Знаешь, таких одичавших за ночь, превратившихся в сирот за долгие часы безножия. И этот кусок утра самый душераздирающий. Это даже хуже холодного кофе, либо соли, случайно опрокинутой в только что заваренный чай, либо отсутствия горячей воды в ледяное февральское время. Но и с этими тапочками ты справляешься, впрыгивая в них сразу же после того, как одеяло мужественно скинуто на кровать. Но и тут ты понимаешь, что все это, собственно, и не важно. И что тебе до Парижа все эти заморочки традиционного утра. И ты вспоминаешь лишь одно… Человека! Самого любимого. Самого близкого. Бьющего ритмом своего имени изнутри.
Читать дальше