Андрей Родионов - Август в деревне

* * *

Вечер, в деревне пустынно и тихо,

в старой корзине заснули котята.

– Дочка, в саду трындычит трындычиха,

ветер гуляет, зябнут маслята.

– Тебе-баруба, те-бе-бе-бе-ба.

– Видишь, луна золотится слезою.

– Папа, а кто целовал журавлиху,

Чтоб принесла меня ранней весною?

* * *

На черном зеркале забытого пруда,

где вянут запоздавшие кувшинки,

рисует неба стылая вода

унылые осенние картинки.

Почив в воспоминанье бабьих лет,

сырыми листьями на землю плачет ива.

Вороны незатейливый куплет,

за изгородью серая крапива

лишь дополняет траурный сюжет.

Октябрь вздыхает, иней поутру -

обычная осенняя картина.

Полощат, как хоругви на ветру,

с сухими пауками паутины.

Старуха лезет в погреб, с огурцов

листом капустным собирает плесень.

– Мы все умрём, старик, мы все умрём.

Мы все умрём, старик,

и все воскреснем.

* * *

Товарищ Полковник,

как Вы грозили,

что не ждет ничего меня впереди.

Всех что-то ждет…

Сижу у могилы,

ем землянику с Вашей груди.

* * *

Пьяного вели домой летучие мыши.

Они узнавали любой изъян дороги,

Ориентируясь по звездам над крышами.

* * *

Я все твое так и выбросила,

чтобы губы не шептали напрасно.

Тетерева токуют на выселках -

прихорошены все так, препоясаны.

Затопила трескучую печь,

кошка-дура гостей намывала…

Я все двери закрыла на ключ,

даже в окна не сунулся луч.

А любовь появилась сначала.

* * *

Так закончилось, вылетело твоё лицо в форточку бабочкой,

только боль-бандитка, будто волос на губах.

Там темно, там не спросят, там не здесь.

Сожгла любви катехизис.

Чайная серебряная ложечка подарочек твой.

Пью чай, мешаю, мечтаю.

Хорошо.

* * *

Сегодня день такой роскошный:

гостей нализывает кошка,

солнце за шиворот льется,

смеется,

и пачкает смело девочка мелом асфальт.

В духовке курица,

от солнца жмурится,

жена не дуется,

а радуется.

На столе кружатся вина,

полыхают георгины.

Прозвенел дверной звонок.

И закончился листок.

* * *

Я вернулся из такой круговерти, выпив ведро дня,

пойми меня.

Видел:

берёзы рублены в талию,

там, где катались

мы на качелях,

там, где на лавочке ели

печенье,

девочки пели про летний вечер,

плакали ели

душистой смолой.

Нам не вернуться с тобою туда…

Где в роднике голубая вода…

Эхо тех мест онемело от крика,

там у ручья переспела брусника,

там имена наши забыли,

никто не плетёт ожерелий из лилий

и одуванчиков жёлтый венок.

Я только слышал, как щёлкал курок,

и невинные лоси бились в ручье,

губами касаясь подкошенных ног.

* * *

то ли просто день короткий

то ли просто вечер длинный

то ли просто мы с тобою

были сделаны из глины…

* * *

Солнце – это где-то рядом с небом,

небо – это где-то рядом с домом,

детство – это где-то между солнцем

и воздушным змеем невесомым.

* * *

Я в деревья влюбился раньше, чем в женщин.

Трогал постаревшую кожу.

Хотелось плакать, слёз-то не было.

Лес шумел – отвечал взаимностью.

Вёл дневник наблюдений за природой,

как девочка дневник свой девичий.

Грачи, например, прилетали 17-го марта,

а скворцы 2-го апреля.

Березовый сок: 19-го апреля. Украли…

Великий разлив в 81-м году.

Ложился в сфагнум, слушал: столетние сосны стонали,

лоси укладывались в посадке – губастые слепыши!

Знал синий камень на болоте,

делил с ним одиночество,

сидел на нем на кукурках.

Было.

Но однажды в капкан попалась утка и, уже умирая, высидела

яйцо.

Я убил её веслом, а яйцо? Куда его дел?

С того времени я влюбляюсь и

в женщин, тогда же научился плакать.

* * *

Светало,

чёрствая корка ночи отступала,

день – мякиш булочный, занудный,

как эспандер, наступал.

Город спал.

В аллеях, алея восход теснился.

Я тебе опять не приснился.

Баба-дура, Трубадура ты любовь и высоту сантиметром измеряешь,

как реакцию Манту.

Повзрослеешь, практикантка, и узнаешь,

каково не найти бессонной ночью

на другом конце «Алло».

А пока,

всё равно: жди звонка.

* * *

Первый сентябрь пах рыбой копченой,

брусникой моченой, свечой восковой.

Мы молодые. Время подковано, вздыблено вверх пионерской трубой.

Дыханием свежи, знанием святы,

все ароматы жизни не мяты.

Как шёлковый галстук, наглаженный мамой,

как рубль юбилейный в правом кармане.