Сергей Ходосевич - Наша весна. Поэзия. Том 1. Издание группы авторов под редакцией Сергея Ходосевича

Вот во дворах, садах и огородах,

Кучи пепла ветер набросал.

Залепил и лица и глаза народу.

Как поднялся, дров он наломал.

Гарь и копоть носятся по кругу,

Людям нечем стало уж дышать.

Оседлать бы лошадь, подтянуть подпругу,

Ваське за подмогою скакать.

Валит дым из красного домишки.

Вылезает старый дед ползком.

А скажите хлопцы, где же ребятишки?

Может быть сгорели уже в нём?

Где-то рядом сильно полыхало,

Мощный, громкий прокатился взрыв.

Всё горит… огню, конечно, мало,

Будто прорвался опять нарыв.

Воду носят из реки ребята,

Но у них всего лишь две руки.

Где- то полыхает снова хата.

Сколько можно Боже, помоги!

Новый взрыв раздался в отдаленьи.

И огонь пошёл уже в отрыв.

Скачет он, беснуется и пляшет,

Обо всём на свете позабыв.

Огненная пасть всех обжигала.

Будет ли когда-нибудь конец?

Перекрытия она уж целовала,

Скоро рухнет всё… быстрей, отец!

Вот уже бегут навстречу люди,

Те что из соседнего села.

Хлопец, что позвал тогда на помощь,

Чуть живой, валился из седла.

Тьма кругом… огня лишь отголосок,

Промелькнул внезапно вдалеке.

Люди все дела свои забросив,

Выбегали быстро, налегке.

Бабушка в стороночке молилась,

Чтобы Бог послал на землю дождь.

И просила всем у Бога, милость.

Так шептала тихо, не поймёшь?

Устал огонь, измучился наверно,

Чужие хаты долго теребить.

Сегодня поступил он с ними скверно.

Сельчанам вряд ли скоро позабыть.

Они стояли головы понурив,

Не понимая, что же предпринять.

Остались от деревни только угли,

Но люди продолжали все стоять.

Смотрели на оставшиеся трубы,

А ужас колыхался в их глазах.

И до сих пор тряслись у многих губы.

А слёзы… высохли на их щеках..

На кухне стол, свеча, тетрадь, вино и ручка,

И белый чистый лист упорно режет глаз.

А моя Муза… вот ведь всё же что за штучка.

Сбегает снова от меня, в который раз.

Гуляет по дворам, сугробам, саду, лесу.

Теперь не сплю из-за неё почти всю ночь.

Всё мне назло, нет и былого интереса.

Остаться одному совсем уже невмочь.

Оплывшая свеча, каркас свой обнажила.

Нисколько видно до поэта не дорос.

Глаза болят, назад уж выплыло светило,

А я сижу, невесело повесив нос.

Когда придёт опять гулящая обратно,

(Мне плохо без неё, и снова я грущу.)

Я с ней тогда прощусь навечно, безвозвратно,

Люблю её, но вот назад всё ж, не пущу.

Рвёт душу мне мелодия любви,

Которую поёт печально скрипка.

И губы медленно ползут в улыбке,

А сердце тонет в собственной крови.

Ты стал давно к моим словам глухим,

Стояла пред тобою, как немая.

Я становлюсь тебе совсем чужая,

А ты давно стал для меня родным.

Всю душу так не раз разбередив,

Тем плачем скрипки робким, заунывным,

Что на душе становится противно.

И всё однажды для себя решив,

Я не смирюсь теперь уже никак.

Опять одна, ну сколько это можно.

Приблизиться смогу я осторожно,

Я верю что простишь, ты не дурак.

Нам надо встретиться ещё хоть раз,

И может сможем всё начать сначала,

Тут скрипка веселее зазвучала,

А вера осушила слёзы с глаз.

Одна из многих, будто та игла,

Что колет в сердце, находя пороки.

И о которой вдаль летит молва,

Минуя все пристанища и сроки.

Эмоциями до краёв полна.

Они все ваши… здесь гордыня, жалость,

Восторга, вдохновения волна,

Мятежности и лёгкой грусти малость.

Одна из многих, что для всех важна,

Нужна и днём всегда, и поздней ночью.

Я вашей скорбью, радостью пьяна,

Страдала с вами, разрываясь в клочья.

Я вместе с вами в полной тишине,

И снова с вами я в моменты счастья.

А в горе вместе с вами я вдвойне,

И распадаюсь с вами я на части.

Я с вами рядом и в чужой стране

Или в родном уютном, тёплом доме.

Хоть раз, ведь каждый вспомнил обо мне,

Не вспоминал лишь только тот, кто в коме.

Ловил мой взгляд во сне и на яву,

Искал на дне бокала или рюмки.

Среди дурмана, и в раю, в аду,

Когда всплывали вдруг о смерти думки.

Все находились у страстей в плену.

(Никто не исключение из правил).

Я каждого любовью обниму,

Чтоб он свой мир греховности оставил.

Вечерело…

На скамейке склонился старик.

О жизни думал, был простужен.

Вокруг горели фонари,

А он один, совсем не нужен.

Он лишним стал в семье большой,