Сергей Пугачёв - Карма по-русски. Книга стихов

От удовольствия большого отрыгнув
Он лишь тогда и то, как отраженье
в окне меня заметил и окну
Свои высказывать решил соображенья.

И миллион огней в глазах то потухал,
То вспыхивал с невиданною силой
Я лишь подумал: Кто этот нахал?
Его не знаю. Кто его впустил? А

он отвечал уже на эти мысли
Шел пар из горла следом паровоз.
Зубов платформу аккуратно мыли
Два дворника. – Отвечу на вопрос.

Я Город. Я не мясо и не кость
Окно открою. Вижу что озябли.
– Какой же вы неугомонный гость.
– Ну что вы нет, скорее я хозяин.

– Хозяин?
– Да, а что смущает вас.
Я, может резок, вы меня простите
Я был и буду в профиль и анфас
А вас не станет, только погостите.

– Вы странный город, вы какой-то Даун
Будь я простым американским панком
Я б поспешил назвать вас крейзи таун
Да и послать подальше спозаранку.

– А вы сильны в английском между прочим
И между нами доложу вам по секрету
Я этим самым крайне озабочен…
– Возьмите в холодильнике котлету.

– Да в вашем холодильнике Пицунда
Склевали скорлупу давно цыплята.
– Ну, город вы, голубчик и зануда
– Я не причем – система виновата

И громыхая мусоропроводом
Мой город вышел, задыхаясь смогом
Уединился сразу же с народом
Меня наедине оставив с богом.

Я могу ошибиться в выборе ритма,
Я могу ошибиться в выборе стиля.
Ты, прости меня, сердце только Он говорит нам,
Что с тобою мы что-то уже упустили.

Он напротив меня в ожидании замер,
Он смеется в себя и всегда надо мною.
И когда смотрит в мир Он моими глазами
Я не вижу тебя, но я вижу иное.

Зреет заговор космоса сердце, ты слышишь?
Это все неспроста, если вдруг замолкают
Птицы певчие в небе и множатся мыши
И рождается снова не Авель, а Каин.

Я могу ошибиться, но в названии срока,
Я могу ошибиться, но не будет ошибки.
Все мы дети грядущего страшного рока,
Мы, смотрящие в небо прищуром улыбки.

А пока только шепот и тихие вскрики
И не видит никто проходящие мимо
Катастроф, эпидемий зловещие лики
В неге нот и цветов и спокоиствии мнимом.

Слышишь, сердце как будто бы пишется реквием
И становиться сердце безразлично и пусто,
Кровь по венам уходит бурлящими реками
Ударяя в вески тяжким молотом пульса.

Лицо мое порви
На нем следы затрещин.
Бездарные в любви
Писали эти вещи.

Всех уровняет ночь.
Мы различимы снами
Бездарным не помочь
Они пробьются сами.

Они полюбят всех
Готовые на больше
И первородный грех
Переведут на боже.

Они сплотят ряды,
Они подправят нравы
Бездарнее орды
И Карла под Полтавой

Сошлют нас на Тибет
Для усмиренья плоти.
Люблю себя в тебе,
А ты меня напротив.

Какой эдемский вид!
Когда нам станет пусто
Мы сытые в любви
Полюбим Заратустру.

Не голод живота
Страшит, а пресыщенье
В природе ведь черта
Есть точки продолженье.

Но что там за чертой?
Унынья непрерывность?
В безгрешности святой
Есть некая пассивность.

Но свету нет конца.
Знать души мы излили.
Сомкнулись два кольца
Из точек и из линий.

Любовь великий дар
В каком-то смысле прочерк.
А прочерк господа
Он между тем и прочим.

И в этой пустоте
Под крылышком господним
Из бездны душ и тел
Друг друга мы находим.

Где марлевое небо
Накрыло верхушки сосен,
Где стебли трав возносят
Листы к жилищу Феба.
Где ночь безмолвно салфетки рвет,
Кидает их в лукошко,
А звезды в ее окошко
Подглядывают кокетливо.
В дремучем лесу в вечном сумраке
Слышны звуки сердце щемящие.
Там кости разбросаны умерших
От свиста парящего ящера.
И сквозь буреломы в трещинах,
Которые кажутся жабою,
Горят огоньки зловещие
И манят и зовут жалобно.
Все таится, крадется, подглядывает.
Шелестит не листва обреченная,
То усеяны мерзкими гадами,
Шепчут только проклятья мхи черные.
И курганы как сфинксы безмолвные
Надо всем, возвышаясь вопросами,
Разряжают лиловые молнии,
Метя в небо вершинами острыми.
В этот мир поглащеный Зибарусом
И драконом Суоми захваченный
Направляюсь я скоро под парусом
За любовью когда-то утраченной.