Михаэль Казакевич: Очнитесь, прошу вас

Наше «долго» родное, как близко ты стало,
Как терпению тел удивилась строка.
Я люблю тебя, жизнь, мне всегда тебя мало.
Словно клятва кроваво дана на века.

Я слова повторяю с утра и ночами,
Словно в окна смотрю, словно прозу пишу.
Не предам и не струшу, навечно я с вами.
Пока пью и пою, и молюсь и дышу.

И за окнами люди идут и хохочут,
Громыхает война и плывут корабли.
Что смогу тебе дать? Что сама ты захочешь?
Только остров один в окруженьи земли.

Погружённый в тоску, абсолютно забытый,
Освещённый луной даже днём, нелюдим,
Заколдованный, странный, ветрами умытый.
Подарю тебе остров, что сделаешь с ним?

Вопль матери, видящей муки детей,
Детей, что отняли, украли из дома.
Кричит, их зовёт сквозь зеркал чёрный омут.
В стекле отражение – бей его, бей.

Кто может помочь ей, кричащей во тьму,
И детям, которые гибнут и тонут?
Бросаюсь на помощь за зеркало в омут,
Там мудростью глупость и злость заменю.

Не хватит, где плещется море беды,
Где святости искры мерцают сквозь пошлость,
Молюсь за них нынешних, будущих, прошлых.
Лишь тают слова в толще соли воды.

Тогда я хватаю одну и люблю,
А море шальное любовью играет,
А я не сдаюсь, а волна не пускает,
И пью я волну, и тону, и тону.

Что будет? Зависит от вас и от вас,
От всех, кто не умер, кто ходит по кругу.
Очнитесь, прошу вас, подайте нам руку.
Любовь ещё может, ещё её час
Не пробил, и катятся слёзы из глаз.

– Отрастая, серебрится борода.
– Это мода, говорите? Просто годы.
– И усы вниз проявлением природы,
– А, природа, вы простите, не беда.

И вчера ещё не стоило труда
Её сбрить с утра до щёк, до основанья,
А сегодня говорит вам о страданьях
И о мудрости спокойно, без стыда.

Потому нам красят бороду, виски
Серым блеском отраженного заката,
Словно крест несу сквозь жизнь свою куда-то,
Чтобы мысли мои стали глубоки,

Как морщины – доказательства тоски,
Уравнения, где пару лет в остатке.
Я не брею, не играю больше в прятки,
Но мудрею и играю в поддавки.

А от дерева познания добра…
И не рвать тот плод, упал он прямо в руки.
– Почему не ешь? Познай враз все науки!
– Я так сыт всем тем, что жизнь мне принесла!

Спасибо, милая, не надо сахар к чаю.
И не обида, ведь не подал бы и виду я.
Да, верю, любишь. Я такой любви не видывал.
И я люблю, и всё тебе прощаю я.

Слезу блестящую, упавшую украдкой,
Упрёком жалобно глядящую, как вызовом.
А я без умысла стрелял, куда не знаю сам.
И птицы мести зло черны своей повадкою.

И стрелы острые пронзили небо синее.
А птицы чёрные кружатся да не прячутся.
И твои карие глаза глядят и плачутся.
А я дурачусь, глядя в них – они красивые.

Спасибо, милая, простил тебе обиды все.
Ведь я не знал, что ты вокруг и не кончаешься.
Я в чёрных птиц стрелял, а вот теперь отчаялся.
А стрелы все в тебе – такого я не видывал.

Спасибо, милая, не надо сахар. Господи,
Ну почему такие стрелы эти острые?

Не для забавы пишем строчки, Боже правый!
И не для чуда. Ты на чудо не надейся.
Нет, не для славы. Уж никак не ради славы.
Но я колдую над листочком: «…строчка лейся…».

И я тасую своих слов колоду, мыслей,
И я тоскую, и смеюсь, и негодую,
Всех озарю и очарую новым смыслом,
И строки в косы заплету, вас околдую.

Ой, берегитесь, опасаясь уколоться.
Вы не читайте, наклоняясь над колодцем.
Из темноты его строка стиха смеётся,
Кричит и плачет, будто сердце чьё-то бьётся.

Вдруг вы решите – ваше сердце утонуло
И ускользнуло из груди в глубины жизни,
И боль стиха вас вдруг согнула, притянула,
И вы летите в тот колодец моей мысли.

Не для забавы пишут строчки, ради бога.
Как много рядом вас со мной теперь, как много.

Не гонюсь за дешёвкой, ведь моду догонишь ли сходу?
Своего не отдам, а за ваше добром заплачу.
А не хватит добра, заберу, убегу на свободу.
Не ищите меня, за собой я задую свечу.