Олег Казаков - Странствующий Подмастерье

Выступал на киностудии «Ленфильм», в залах Ленинградского отделения Союза писателей СССР и проч. В Союз Писателей не подавал заявления и не вступил по личным соображения, хотя искренне сердечно ему благодарен.

Был приглашён Сабиной Конрад – в Западную (тогда) Германию, провели встречи в Западно-Берлинском (тогда) Свободном Университете. Издали билингв русско-немецкую книжицу «Корабль и Чёрная птица». Несмотря на свой малый объём, книжица приняла участие в одной из выставок Русской книги в Западном Берлине.

Потом начались времена после 1991 года. Я немного печатался,начал учиться на Богословских курсах, которые основал приснопамятный владыка Иоанн (Снычёв). Потом мало-помалу стал преподавать начальное богословие (катихизис) и Церковно-славянский язык. Прожить на это было невозможно. Пришлось устроиться в охрану одной из крупных автобаз Питера.

Занимался живописью. Работы продавались в художественных салонах – это давало некоторый «приварок».

Настал день, когда меня пригласили на работу в недавно тогда народившееся Православное издательство «Сатисъ». Это произошло в месяце Нисан 1994 года.

Проработал до 1996, потом – бурная полоса в жизни. Подготовил к изданию и издал самостоятельно несколько православных книг.

В 2000 г. вернулся в «Сатисъ». Был ведущим редактором. Работал над своими книгами и книгами других авторов. Немало вышло в свет. Тогда же написала свою первую (и пока единственную) книгу моя дочь Александра Казакова.

Являюсь автором более десятка книг, участником сборников и публикаций.

В 2012 мой старинный друг, самобытный ленинградско-петербургский живописец Алексий Новиков (к тому времени он уже стал сельским священником) пригласил меня пожить в деревню. В том краю и сейчас – у самой околицы, а то и на улице, можно увидеть какого-нибудь зверя или его следы. Стал жить в деревне. Помогал на службах чтением часов, Апостола и пр.

Сейчас подолгу поживаю в Торопце. Это небольшой, но очень древний и крепкий русский город со своим особым обликом и ритмом. Женат. Две дочери.

Готовлю 3 своих книги. А на всё и впрямь – воля Вышняя.

Всем желаю – истинной радости!

Словно прозрачная шумная птица

Взмыла над снежной равниной…

Взлетает

Прощание!

Где-то в последний раз гулко ударил прибой,

Грудью ласкаясь к земле.

Не надо ждать меня больше – ни рано, ни поздно;

Губы

Хранят еще вкус твоей кожи и вкус

Твоих слез,

Прощай!

Утром дверь свою распахни

Свету

Яркому и пронзительному,

Словно крик новорожденного.

Вот она – радость новой надежды!

Да и кто из нас одинок,

Кроме солнца,

Одинокого,

Потому что –

Яркое.

Учиться солнце любить

Я ушел –

Горячее доброе и одинокое.

Прощай!

За дальними крышами стены тюрьмы

Рассветом озарены.

Слёзы неволи

И свобода рассвета

Сливаются где-то.

И брошенный вдаль над крышами взгляд

Летит над тюрьмой

И уже никогда не вернётся назад.

И ждёт моё сердце звука печали твоей,

Чтоб забиться сильней.

Переменчивый свет Петроградского неба

В глазах твоих.

Так, наверно, печалится солнце за тучей,

Так скрывают тоску деревья,

Так беззащитна земля

перед людьми.

Я выть готов от ярости беспомощной!

Но твердо знаю, что не в силах –

Ни переделать мир,

Ни сделать ласковее жизнь.

Мне остается лишь молиться о тебе

И думать:

Так, наверно, печалится солнце за тучей,

Так скрывают тоску деревья,

Так беззащитна земля

Перед людьми.

Расплескался болью в солнечной ночи

Крик чаячий.

Белое пламя – ожиданье моё:

Стукнет вдруг, распахнется окно;

И в мои ладони канет

Чайка

Живу на берегу своей любви.

Как будто

На берегу чужой реки.

Не знаю: когда разлива грозного пора,

А когда оборотится она

Струйкой

В шероховатых морщинах русла.

Сейчас она огромна, темна;

Лишь блеклый свет

Тревожно

Мелькнет на водах…

На том берегу – одинокое дерево.

Вижу его.

И ветер далекий становится зримым.

Мой дом неподалеку.

Не торопясь вхожу,

Дверь чуть скрипит.

Накидываю крюк;

Вот стол, вот чистый лист…

Окно мое выходит на болота

И невзрачный

Лесок…

А небо вдруг рванулось на меня!

Но – мягкой серою волной ударилось о стекла