Екатерина Полянская - Метроном

Забыть поэта и заняться делом.
Поскольку он – никчёмный человек
С душой нелепой и неловким телом
Он весь – некстати, словно майский снег.

Забыть его! Он – просто недоучка,
Фигляр и неудачник, вечный шут.
Мы думали, он – непростая штучка,
А он и сам не знал, зачем он тут.

Забыть его. Он жил так неумело,
За пешку отдавал порой ферзя…

И, всё же, за неведомым пределом
Была его оправдана стезя.

От трескучей фразы на злобу дня,
Виршей холопских, бешеных тиражей,
Ангел Благое Молчанье, храни меня —
Губы мои суровой нитью зашей.

Лучше мне, измаявшись в немоте,
Без вести сгинуть, в землю уйти ручьём,
Чем, локтями работая в тесноте,
Вырвать себе признанье – не важно чьё.

Лучше исчезнуть, попросту – помереть,
Быть стихами взорванной изнутри.
Только бы – перед ликом твоим гореть,
Только бы слушать, только б Ты говорил!

Только бы слушать, вслушиваться в шаги,
Свет Твой угадывать из-под прикрытых век…
Вечность во мне, прошу Тебя, сбереги,
Ибо я всего-то лишь – человек.

В час, когда сердце захлёстывает суета,
Требуя покориться и ей служить,
Ангел Благое Молчанье, замкни мне уста,
Чтобы мне перед Словом не согрешить.

В следующем мгновении
всё будет не так, как в этом:
всё переменится —
ветер,
облако,
тени,
даже стекло
иначе вспыхнет на солнце,
даже капля
чуть ниже согнёт травинку.
Не очень-то важно —
ты сделаешь то или это,
или – не сделаешь.
Всё равно всё изменится,
всё зазвучит по-другому —
голос,
музыка,
шёпот.
Даже листья
залепечут о чём-то новом,
даже молчание
будет не тем, что прежде.
В следующем мгновении
всё будет совсем по-иному:
всё изменится —
взгляды,
жесты,
улыбки,
даже вкус,
даже запах хлеба,
даже цвет
камушка на дороге.
Ну конечно, всё будет иначе,
абсолютно и совершенно,
если только ты вдруг не заглянешь
вглубь самого мгновения —
в раскрывшуюся его бездну.

Что с тобою? – Ничего.
Просто листья облетают.
Листья – только и всего.
И летят бездомной стаей,
В шепот осени вплетая
Ритм круженья своего.

Мерный маятника счёт
На последнем перегоне…
Что там – нечет или чёт?
Только ветер глухо стонет,
Только время по ладони
Тонкой струйкою течёт.

Что с тобою? – Пустяки.
Сны бегут по коридору
Так изменчиво-легки.
Сквозняком блуждает в шторах
Камышей чуть слышный шорох
У неведомой реки.

Невесомый звёздный сор
Опускается на крыши,
Затихает резкий хор
Дел дневных. Лишь полночь дышит
И дыханием колышет
Жизни тающий узор.

А моя-то соперница ждёт – пождёт,
У неё всё рассчитано наперёд.
Говорит: «Всё равно я своё возьму,
Всё равно разделю, разорву, отниму.

Помни, если я кого захочу —
Не мытьём, так катаньем получу.
И когда, от горя сходя с ума,
Ты ко мне придёшь, приползёшь сама,

Я ещё покуражусь из пустоты,
Чтобы власть мою понимала ты.
Как бы ни целовала ты горячо —
Я всегда стою за твоим плечом».

И шипит с ухмылкой: «Ты – пыль и прах!..».
Только за словами я слышу страх,
Потому что прекрасно знает она,
Что давно – и не мною – побеждена.

Я целый день толклась – варила суп,
Стирала, мыла, жарила котлеты…
Мир был вполне материально-груб,
И я его любила безответно.

Он мной повелевал и – так, и – сяк,
Он требовал трудиться то и дело.
А я любила – наперекосяк —
За всё, что в нём случайно подглядела:

За грустную ворону на трубе,
В которой сотню лет лишь ветер свищет,
За то, что этот юркий воробей
Вовсю решает свой вопрос жилищный

На нашем подоконнике, за то,
Что над иссохшим питерским колодцем,
Как будто чистой радости глоток,
Смех ласточек бесстрашных раздаётся,

За то, что даже горе – не беда,
За свет вечерний и дневные тени,
За то, что забываю иногда
Про повелительное наклоненье.