Александр Суворов - Счастье неба – в нас

Я ненавижу детство. Ненавижу любовь и борюсь с ней, как могу. Потому что люблю.

Мужчина (Служитель культа) отпускает тощую мальчишескую шею. Красные пятна на бледной коже вызвали в нём волну глухого раздражения. Так с ним бывало всякий раз после разрядки. Опустошение.

Служитель культа.Если хоть слово скажешь родителям, отлучу их и тебя от прибежища Бога! Скажешь родителям, что заблудился в тумане.

Мужчина (Служитель культа) подкупает мальчика. Насыпав мальчишке в карман шоколадных конфет (дурацкая; однако действенная привычка хоть чем-то, но откупиться от греха), выталкивает его за дверь. Туманная ночь вбирает в себя тонкий силуэт мгновенно и беззвучно. Мальчик ничего никому не скажет. Страх быть проклятым и отлучённым от церкви самому и своей семье, страх непонятный, но эффективный, срабатывал всегда.

Служитель культа.Родителям он скажет, что заигрался допоздна и заблудился во внезапно накрывшем посёлок тумане.

Я не курю. Курение – грех, как и все зависимости человеческой плоти. Но страшнее всего – зависимость души. Любовь. Чёрт бы её побрал. Я люблю. И ничего не могу поделать с прилипчивым до изнеможения чувством. А может быть, не хочу? Иначе

Служитель культа страдает. Перед тем как лечь в постель, он проводит пальцем по отвёрнутой к стене фотографии.

Служитель культа.Как бы долго ни было скрыто от меня отображённое на бумаге лицо, я отчётливо вижу каждую его чёрточку. Отпечаток другой души на моей собственной душе… Сколько лет я жил, словно чья-то неудачная фотография! Жил не своей жизнью. Жил прихотью противного моего сердцу чувства.

Служитель культа молится.

Служитель культа.Перед тем как позволить себе провалиться в оглушающую пустоту сна, я помолюсь. Попрошу Бога сделать так, чтобы никогда не встретиться с человеком, изображённым на фотокарточке. Потому что до сих пор не знаю, что сделаю при встрече. Односельчане знают меня как необыкновенно доброго, заботливого, пекущегося о благе других человека… Но только я один чувствую: та тёмная часть души, которая присутствоствую: та тёмная часть души, которая присутствовала во мне с момента рождения, с каждым днём росла. Медленно, но верно набирала вес и силу.

Сон Служителя культа

И превращалось в иное, обособленное, самостоятельное существование.

Душа человека без души.

Душа хищного зверя.

Крик хищной птицы разорвал отдохновение в кровавые клочья.

Служитель культа.Нет, птица мне приснилась. Как и сон, страшный и привлекательный. Жуткий и красивый. Яростный и страстный. Сон о жизни и смерти. И кричал в себе я сам. Иногда мужским, иногда женским голосом. Но вопрос гендерной принадлежности волновал меня в наименьшей степени. Потому что именно в том сне я случался собой настоящим. А настоящее бытие дарит неподдельным счастьем.

Мне снился сон. Один и тот же, единственный сон, на протяжении всей моей жизни. Я брал её снова и снова. Она больше не кричала. Её глаза, наполненные стеклянной отрешённостью, смотрели в пустоту. В ничто, в которую истерзанная с немым, не вырвавшимся из груди криком. Пустота из сна затягивала меня, вбирала каждый вдох, каждый удар сердца… Превращала меня в себя, в пустоту смерти, в пустоту обессмысленности бездуховного бытия…

ЦИНИК

ЛЖЕ-МУЛЛА

ДЕВУШКА

БОМЖ

МАТЬ

Комната спартанского вида.

На кровати типа нар лежит Циник.

Циник, закуривая. Плевать, что мулла запрещает курить. Я и выпиваю иногда, перед сном, в тишине моей холостяцкой берлоги.

Циник и Лже-мулла

Циник.Тема лже-муллы – особенная. Я почти восхищался этим ловким интриганом. Хитроумно, в обход разуму и смыслу, а одновременно и беззастенчиво напролом вешать неудачникам лапшу на уши! Все они, кто, открыв рты, внимали несусветной ахинее, щедро льющейся из лужёного лже-муллинского горла, были мечены одним клеймом. Неудачники. Все до единого – неудачники.

А я сам? Да ничем не лучше остальных. Такой же неудачник. А вот лже-мулла и крутые ребята, стоящие за его красноречивой белибердой, неудачниками явно не были. Они-то оставляли свои жизни при себе, к тому же деньги гребли лопатой! Счастье-это умение красиво и выгодно (ну да, выгодно красиво!) обставить факт личного существования.

Они вовсе не лишены ума. Пытались меня раскусить. Таких, как я, подозреваемо безверных, они не любят. Боязно давать оружие человеку, не верящему в их Бога. Идея – сильнейший мотиватор. Да, они платили каждому смертнику какую-то сумму, но, по правде говоря, копейки. Почему тогда мне положили на счёт больше? В десятки раз больше обычной «зарплаты» за самоубийство с прицепом в сотни человеческих, по соседству оказавшихся жизней?