Михаил Дудин - Сто стихотворений

А что касается изгнанья,
То лучше многих знаешь ты:
Изгнанье Пушкина — признанье
Его чистейшей правоты.

Мне приснилось, что ты погибала,
Но на помощь меня не звала.
За хребтом океанского вала
Грохотала беззвездная мгла.

Ураган, разгоняя воронку,
Захлестнул полуостров на треть.
«Подожди! — закричал я вдогонку. —
Мы ведь вместе клялись умереть».

И проснулся. И как бы украдкой
Оглянулся в тревожной тоске.
Ты дышала спокойно и сладко
На моей занемевшей руке.

И доверчивость легкого тела,
Как волна, омывала коса.
А за окнами пеночка пела,
И со стекол сходила роса.

Как жарко пахнет рожь в июле,
Как дружно колосится рожь!
В тоске стрекоз, в шмелином гуле
Ты в наливную рожь идешь.

Идешь в зеленую траншею,
Где зноем дышит благодать,
Где колос к колосу — по шею
И горизонта не видать.

Качнулось облако гусыней.
Тропа замкнулась, как силок.
Тебе в глаза синеет синий,
Как откровенье, василек.

Зеленым усом колос колко
Прошелся по твоей щеке.
Перебежала перепелка
Через тропу невдалеке.

И над тобой стрижи, как пули,
Мелькнули через зыбкий зной.
Как жарко пахнет рожь в июле
Истомой зрелости земной!

Как светел мир! Как воздух сладок!
И ты его захлёбом пьешь.
И нет обид. И нет загадок.
Есть только зреющая рожь.

Мне вспоминать об этом горько,
Но я не вспомнить не могу:
Гнедая кобылица Зорька
Паслась на пушкинском лугу.

Вокруг нее, такой же масти,
Играл и путался у ног
Смешной, глазастый, голенастый,
С волнистой шерстью сосунок.

Она густой травы наелась,
Стряхнула гриву с головы.
Ей поваляться захотелось
В прохладной свежести травы.

Весь день она возила сено,
Звеня колечком под дугой,
Согнув точеное колено
Одной ноги, потом другой.

В истоме легкости и лени
Передзакатного тепла
Она склонилась на колени
И на бок медленно легла.

Заржала радостно и сыто,
Собой довольная вполне.
Над брюхом вскинула копыта
И закрутилась на спине.

Откуда было знать кобыле,
Что на некошеном лугу
Вчера здесь гости были. Пили.
И пели в дружеском кругу.

А кто-то с «мудрою» ухмылкой,
В хмельной беспечности удал,
Бутылки бил пустой бутылкой
И в воздух горлышки кидал.

…Дрожит кобыла стертой холкой,
Всей кожей с головы до ног.
И конюх ржавою карболкой
Ей заливает красный бок.

Стекает кровь из рваной раны
В мою горячую строку.
И ребра, как меридианы,
Сквозь кровь белеют на боку.

Над затихающей равниной,
В полгоризонта языкат,
Краснеет спелою малиной
И разливается закат.

Сулит отменную погоду
Наутро солнечный венец.
Три утки выводки выводят
Из камыша на Маленец.

За ними по раздолью плоской,
Густой, немеющей воды,
Как три серебряных полоски,
Горят волнистые следы.

Темнеет мир. И мне сдается,
Что кто-то свистнул неспроста,
Мелькнул и скрылся у колодца
В тени ольхового куста.

Все зарывается в тумане.
А от господского крыльца
Русалка в светлом сарафане
Бежит на берег Маленца.

Какая ты смешная, право:
Походкой легкою, как дождь,
Чтобы не сделать больно травам,
Почти на цыпочках идешь.

А я оглядываюсь ради
Твоей судьбы, тебя любя.
Мне кажется, что кто-то сзади
Стоит и целится в тебя.

Слетают червы-козыри
Осенних листьев. Тишь.
Бедой на тихом озере
Воде грозит камыш.

Он скоро дальше двинется
От берега. Тогда
Зачахнет и затинится
Прозрачная вода.

Свои постели выстелют
У темных тин в тени,
Как прописные истины,
Ленивые лини.