Жизнь трагична, но всегда остается возможность увидеть хороший сон о счастье.
Постепенно детская наивность естественным образом сменилась ностальгией по детству. А стихи остались в каком-то высшем смысле безыскусными – при вполне основательной классической выучке.
Сейчас, имея перед глазами более представительный корпус текстов, я вижу, как менялась поэзия Михаила Ромма. Ранние стихи его отмечены не только поэтической юношеской тоской («И никто Не ответит: зачем эти мысли о жизни, о хлебе? И зачем я родился, и погибну – за что?..») – они красочны, разноцветны, в них есть яркие визуальные образы:
И я слежу, как темнота редеет.
Вот солнце взгромоздилось на предел
Багровых крыш, застывших пламенея.
Дом на мгновенье словно потемнел,
Вдруг вспыхнул окнами, как флагами на реях…
Что не случайно: Ромм занимался живописью, закончил художественно-графический факультет пединститута. К концу 80-х в его стихах усиливаются иронические интонации, усиливается то, что я назвал «сознанием ребенка»; взрослея, поэт избавляется от расплывчатой элегичности, его стихи становятся более конкретны, они сильнее впаяны в мясо жизни. Но сейчас Михаил Ромм пишет другие тексты. Он по-прежнему ироничен, по-прежнему любит сонеты, но нарастает чувство разочарования, ощущение прожитой, ускользнувшей жизни, и можно было бы сказать, что это – главная тема сегодняшних стихов Ромма, если бы он не знал о своей конечной правоте, о том, что у него на ладони лежит шарик мироздания, что он, поэт, живет в центре мира и беседует с Создателем (Богом, которого нет, как написал когда-то Михаил Ромм). И эта беседа, спокойная, неторопливая, иногда странная и нелепая, продолжается.
Андрей Урицкий
«Бледно-зеленое горе, как руки русалок…»
Бледно-зеленое горе, как руки русалок,
Воздухом стало холодным и влажным.
С моим маленьким голубем белым, бумажным
Выхожу
И его отпускаю устало.
И смотрю, как он, с ветром сдружась,
Поднимается в серый простор,
И на миг ощущается связь,
И на миг прекращается спор.
Он белеет неслышно,
Пока дождь перестал на мгновенье,
И торжественно скорбен его неумелый полет.
Как ему одиноко! Вот и замерло дуновенье.
В тёмное-тёмное зеркальце лужи
Медленно он упадет.
Под ноги дворнику.
Крыши в яснеющем небе,
Как могильные плиты бордовые… И никто
Не ответит: зачем эти мысли о жизни, о хлебе?
И зачем я родился, и погибну – за что?..
1980
«Поутру прекратятся дожди…»
Поутру прекратятся дожди,
В мирозданье опять перемена.
И опять у меня впереди
Полутайные мысли катрена.
А сегодня нарциссы цветут,
Одиноко на клумбах белея,
А сегодня последний маршрут
Совершает привычный троллейбус.
А сегодня мне не о чем петь,
Кроме счастья моей неудачи,
Да еще про дождливую сеть
И про то, что не будет иначе.
Я стою под холодным дождём,
Всё во мне как-то странно смешалось:
Одиночество, грусть о родном,
И любовь, и покой, и усталость.
«Кто-то сыплет снег из высоты …»
Кто-то сыплет снег из высоты
И лица не открывает нам.
Мир от изумления застыл,
Простирая руки к небесам.
И никто сомненья не решит,
И открыт мучительный вопрос:
Почему свод неба так звенит
И душа так жадно просит слез?
1981
Утром опадают мокрые желтые листья.
Так было вчера.
Мне страшно…
На странице разорванной: «А.Кристи
Пишет роман…»
Это в башне
Одиночества каждый,
Каждый томится,
Живёт, не решаясь в тайне открыться —
Вдруг скрывать ему нечего?!
И ничего не случится
Этим вечером.
17.09.82
Открыл глаза и увидал рассвет.
По комнате прогуливался ветер.
Мне радостно на этом чудном свете,
Но радости мучительнее нет.
Еще вопрос, еще ночной ответ
Во мне звучат, но тают звуки эти.
Я радуюсь, как радуются дети,
Что я проснулся и еще раздет.
И я слежу, как темнота редеет.
Вот солнце взгромоздилось на предел
Багровых крыш, застывших пламенея.
Дом на мгновенье словно потемнел,
Вдруг вспыхнул окнами, как флагами на реях…
А я-то просыпаться не хотел!
Парить на высоте и видеть с высоты
Высотные дома конструкций незнакомых,
Развалы площадей и улицы хвосты,
Когда летишь по воздуху пустому.
Читать дальше