Владимир Бенедиктов - Стихотворения (1884 г.)

А теперь, как вздул ты перья,
Что раскормленный петух,
Стал ты чужд ко мне доверья
И к моим намекам глух.

Обо мне где слово к речи,
Там ты мастер – ух какой –
Пожимать картинно плечи
Да помахивать рукой.

Здравствуй! Вот мы где столкнулись!
Тут я шепотом, тайком
Начала лишь… Отвернулись –
И пошли бочком, бочком.

Я к другому. То был тучный,
Ловкий, бойкий на язык
И весьма благополучный
Полновесный откупщик,

С виду добрый, круглолицый…
Хвать я под руку его
Да насчет винца с водицей…
Он смеется… «Ничего, –

Говорит, – такого рода
Это дельце… не могу…
Я-де нравственность народа
Этой штучкой берегу.

Я люблю мою отчизну, –
Говорит, – люблю я Русь;
Видя сплошь дороговизну,
Всё о бедных я пекусь.

Там сиротку, там вдовицу
Утешаю. Вот – вдвоем
Хочешь ехать за границу?
Едем! – Славно поживем».

«Бог с тобою! – говорю я. –
У меня в уме не то.
За границу не хочу я,
И тебе туда на что?

Ведь и здесь тебе знакома
Роскошь всех земных столиц.
За границу! – Ведь и дома
Ты выходишь из границ.

У тебя за чудом чудо,
Дом твой золотом горит».
– «Ну так что ж? А ты откуда
Здесь явилась?» – говорит,

«Да сейчас из кабака я,
Где ты много плутней ввел».
– «Тьфу! Несносная какая!
Убирайся ж» – И пошел.

К звездоносцу-то лихому
Подошел и стал с ним в ряд.
Я потом к тому, к другому –
Нет, – и слушать не хотят:

Мы-де знаем эти сказки!
Подошла бы к одному,
Да кругом толпятся маски,
Нет и доступа к нему;

Те лишь прочь, уж те подскочут,
Те и те его хотят,
Рвут его, визжат, хохочут.
«Милый! Милый!» – говорят,

Это – нежный, легкокрылый
Друг веселья, скуки бич,
Был сын Курочкина милый,
Вечно милый Петр Ильич,

Между тем гроза висела
В черной туче надо мной, –
Те, кому я надоела,
Объяснились меж собой:

Так и так. Пошла огласка!
«Здесь, с другими зауряд,
Неприличная есть маска –
Надо вывесть, – говорят. –

Как змея с опасным жалом,
Здесь та маска с языком.
Надо вывесть со скандалом,
Сиречь – с полным торжеством,

Ишь, себя средь маскарада
Правдой дерзкая зовет!
Разыскать, разведать надо,
Где и как она живет».

Но по счастью, кров и пища
Мне менялись в день из дня,
Постоянного ж жилища
Не имелось у меня –

Не нашли. И рады были,
Что исчез мой в мире след,
И в газетах объявили:
«Успокойтесь! Правды нет;

Где-то без вести пропала,
Страхом быв поражена,
Так как прежде проживала
Всё без паспорта она

И при наглом самозванстве
Замечалась кое в чем,
Как-то: в пьянстве, и буянстве,
И шатании ночном.

Ныне – всё благополучно»,
Я ж тихонько здесь и там
Укрывалась где сподручно –
По каморкам, по углам.

Вижу – бал. Под ночи дымкой
Люди пляшут до зари.
Что ж мне так быть – нелюдимкой?
Повернулась – раз-два-три –

И на бал влетела мухой –
И, чтоб скуки избежать,
Над танцующей старухой
Завертясь, давай жужжать:

«Стыдно! Стыдно! Из танцорок
Вышла, вышла, – ей жужжу. –
С лишком сорок! С лишком сорок!
Стыдно! Стыдно! Всем скажу».

Мучу бедную старуху:
Чуть немного отлечу,
Да опять, опять ей к уху,
И опять застрекочу.

Та смутилась, побледнела.
Кавалер ей: «Ах! Ваш вид…
Что вдруг с вами?» – «Зашумело
Что-то в ухе, – говорит, –

Что-то скверное такое…
Ах, несносно! Дурно мне!»
Я ж, прервав жужжанье злое,
Поскорее – к стороне.

Подлетела к молодежи:
Дай послушаю, что тут!
И прислушалась: о боже!
О творец мой! Страшно лгут!

Лгут мужчины без границы, –
Ну, уж те на то пошли!
Как же дамы, как девицы –
Эти ангелы земли?..

Одного со мною пола!
В подражанье, верно, мне
Кое-что у них и голо, –
И как бойко лгут оне!

Лгут – и нет средь бальной речи
Откровенности следа:
Только груди, только плечи
Откровенны хоть куда!

Всюду сплетни, ковы, путы,
Лепет женской клеветы;
Платья ж пышно, пышно вздуты
Полнотою пустоты.