Головой уткнувшись проститутке в ляжки.
Где вы легкие деньки в голубой оправе,
Где прогулки до зари с месяцем в упряге?
Обронил ли пьян в дугу, иль цыгану пропил,
Не упомню, не пойму, как я всё прохлопал.
Где вы ноченьки мои сердце сладко жгущие,
Где та силушка в плечах, многое могущая?
Расплескал вас попусту, сдуру проворонил
На лугах просыпавшись бесшабашным звоном…
Исповедь белогвардейца
Вам не понять. С того не осуждайте,
Где отличить вам настоящий ад.
А понагрезилось, сударыня, так знайте,
Меня в упор случалось расстрелять.
Хоть говорить об этом нет охоты.
Но, любопытства успокоить жар,
Я изложу, как гибла наша рота,
И как с пробитой грудью я лежал.
Зардел рассвет, нас выстроили цепью.
Патронов нет. В штыках искрится смерть.
И злые лица озаряла светом
Незримой силы роковая бредь.
Команда: – В бой! Пошли на пулеметы.
Каре редеет, знаменосец пал.
И лишь остатки выученной роты
Преодолели укрепленный вал.
Шаг всё скорее, ярость скалит лица.
Штыки, дурачась, разбирают жертв,
Заставив кровью комиссаров мыться
И лить на травы горький позумент.
Не хмурьте лба, не вскидывайте брови,
Что убивал и зверствовал порой.
Я дважды грел сыновнею любовью
Холодный бруствер в битве под Уфой.
Вы, милое созданье, просто жили,
А я на фронте дважды умирал.
И видел, как на поле трупы стыли,
И наблюдал агонии финал.
Имея право, не судите строго.
Не отводите взор тревожный свой.
Ведь я о вас мечтал и думал много
В боях за веру где-то под Уфой.
Уже убит, нашептывая имя,
В бреду ощупывал нательный крест.
И Матерь Божья даровала сыну
Уйти живым из проклятущих мест.
Так дайте шанс быть нежным и домашним.
Не убирайте теплую ладонь
Из сильных рук, что в схватке рукопашной
За веру дрались, презирая боль.
Дитя, подайтесь первому порыву.
Ненужный страх упрячьте под сукно.
Ведь предначертано, мой ангел милый,
Как мало знать вам в жизни всё одно.
Мне б других коней
Все на тройках летят.
Гривы с проседью. Чёсаны, мыты.
Бубенцов перезвон,
Лент игра, козлы да кучера.
А мои не хотят:
Опустив полинялые гривы,
Далеко позади
Волокут на телеге меня.
Застонал пристяжной,
На аллюр кое-как через слёзы.
Я хлыстом по бокам,
А в ответ только жалобный плач.
Но секу я коня,
Зубы скаля в бессмысленной злобе.
И не жаль мне коня…
Никогда не жалели меня.
Все вперёд унеслись.
По дороге осколками радость.
И доносится смех.
Там смеются над тем, кто отстал.
Не добраться до них.
На погоню совсем не осталось
Сил уже никаких,
Всё впустую давно растерял.
Ах, коней бы других!
Я бы тем не позволил смеяться.
И летел впереди,
Поднимая дорожную пыль.
Я бы не был так тих.
Я б кусался, лягался и дрался,
И не дал никому
Дорогих упряжных обойти.
Чем так не угодил?
От чего негодящая пара?
В общем, дрянь.
Не гнедые, не в яблоках. Не рысаки.
И лететь не хотят
Два безродных каурых, без жара.
И на впалых боках
Беспокойные ребра видны.
Наконец привезли…
В серой дымке веселая стража.
И короткое «АД» на воротах,
А дальше котлы.
Здесь все занято, брат,
Чуть левее тебе бы взять надо.
Повертай лошадёнок,
Пустуют у Бога сады.
Я давай повертать.
Только лошади, вдруг, ни в какую…
Кнут им спины в рубцы,
Так что брызнула черная кровь.
С белой пеной в губах,
Пропотевших и ржащих, ликуя
Осажу я коней
В обезлюдивших райских садах.
Осадив, закурю.
Засмотрюсь на пенаты святые.
Улыбнусь херувимам,
Согнусь перед Богом в поклон.
И негромко спрошу:
– Ваша ль прихоть, Владыче Земные,
Что внизу мы с клыками,
И веря обману живем?
В осеннем саду
У ограды просящий
Божьей милости ждёт.
Страждущий да обрящет,
Ищущий да найдет.
Поржавевшие травы,
Догорающий клён.
Тонкий месяц Лукавым
В сизый мрак погребён.
Тучи темные чаще
Высекают грозу.
Льют осинники вяще
Золотую слезу.
Не оплавит зеницы
Утихающий жар.
Пил отвар медуницы
И кипрея в угар.
А теперь не хмелею,
Воздух редок и чист.
Об ушедшем жалеет
Вдалеке гармонист.
В небе клёкот орлицы
Ворожит на судьбу:
Мир тебе под Божницей,
Упокоясь в гробу!
В позолоченной роще
Переклик звонарей.
Русь поет некрещеный
Губарев Алексей.
N…ой
Простите, что я вас не беспокою.
Читать дальше