Уже я полон соком страсти как кувшин,
что даже закипают в голове мозги…
а коли не пойдёт сама,
веди её ты силой на постель,
за плечики придержишь, будет коль кусать,
а я колени разведу и первым буду с ней….
А если ты второй захочешь с нею быть –
Король я Франции,
и знаменит я расточительностью щедрою своей,
дарую девку, как кольцо, и позволяю не щадит….
И камергер ушел. Луи же сам не свой,
готов на стены лезть, и свиту без разбора,
пусть даже и мужчин, готов своей рукой…
Но терпит наш Луи и молит часто Бога,
чтоб Тот ему помог, и флёр де Беатрис
легла и развела коленочки до срока…
О Господи Исус, услышь ты мой каприз,
воздвигну Нотр-Дам грандиозе де Пари
и гугенотов обращу в католиков жестоко!
И камергер пришел. Луи он говорит:
ни уговорами, ни силой ту девицу
нельзя никак в постель, мон сир, к вам притащить.
Народ в Гаскони злой, пойдёт и на столицу.
Зачем нам Робеспьер и с ним какой Гаврош?
Вы знаете, что в революциях твориться?
На гильотину короля ведут на эшафот,
и телу с головой приходиться проститься…
Луи так огорчён, навзрыд садись и плачь!
Раскалены уж чресла до предела,
подставил под топор бы их он, эй, палач,
иди сюда, а то вот шляешься без дела!
А камергер сказал: идея есть одна,
ту девку за преступницу нам выдать смело.
Пусть Флёр-де-Лис клеймо у палача
получить на плечо. А коль народ взбунтуется слегка,
плечо пропащей девки обнажить, затем в перинах тело…
…вот встретил Беатрис пятнадцать лет спустя
один красавец граф, как встретил так влюбился.
И экселенс в церквушке молодых венчал,
хотя призналась Беатрис, что не девица…
Вот к ложу граф свою любимую ведёт.
И платья шёлк шурша на пол струиться…
Но видит на плече знак падшей…
И клинок
в грудь Беатрис спешит вонзить, а
женщина бежит, супруга своего
покинула, вскочив в седло каурой….
Я как-то слышал что-то и недавно про неё,
она в Париже
стала политической фигурой.
Но говорить-то много могут, может быть, и врут.
Одно скажу, прекрасна Беатрис и вроде бы уже не дура.
А эти качества для королевы, у которой слуг
среди мужей как тучи мух над запашистой кучей…
Отряд ушел казачий в зорьку
по степи по широкой по донской.
Не плачь, маманя, больно горько,
твой сын поди еще живой.
И ты казачка дорогая,
глаза слезами не мочи,
помру когда, реви, не зная
просвета в горюшке вдовы.
Сейчас еще же плакать рано –
я мчуся на лихом коне.
С таким, как с нашим, атаманом
не помирают на войне!
Готовьте лучше самогон вы,
гусей с картошкой, хлеб да соль.
С войны вы ветеранов ждите!
С порога в баньку, и за стол!
Отряд ушел казачий в зорьку
по степи по широкой по донской.
На завтра будет страшна бойня,
вернётся вряд ли кто живой…
Все страны покорил великий хан,
и заскучал кровавый вдруг убийца.
Созвал однажды он высокий свой диван –
со всех сторон мудрейших мудрецов
в свою столицу.
И речь такую произнёс:
«О благоверные учёные мужи,
те кто пришли сюда с Востока, с Юга
и с Запада, и с Севера волхвы,
задам вопрос я вам. Ответа ожидаю
точно чуда.
Завоевал я земли все вокруг,
народы все в моей уж власти.
И преет воин в моей армии
в щитках от лат, под кольцами кольчуг,
мечи ржавеют, и хрупка уж сталь их.
Умение солдат идёт на нет,
уж разложенье и разврат в рядах творится….
Жить не легко лишь славою минувших лет
и горько думать, что не будет уж побед…
Шлем полководца без толку пылится!
Ответьте, благоверные ученые мужи,
пришедшие с Востока, с Запада и Юга
и с Севера почтенные волхвы,
ужели нет на свете вражеской страны,
противника, чтоб двинуть грозные ряды,
войной пойти весёлой до безумья?»
Диван весь зашептался меж собой,
томился хан, ответа ожидая.
Мудрец поднялся с Юга и сказал:
«Войной…
уж не пойти туда, откуда я. До края
материка завоевал ты всё, великий хан!
А дальше что? Там дальше океан!»
Хан помрачнел. Тут с Севера мудрец
поднялся, во всеуслышание сказал:
«Откуда родом я, там уж земли конец,
а до него народы, и большой и мал,
твои. Завоевал ты все, великий хан!
А дальше что? Там дальше океан!»
Хан чуть ни в плачь. Вот с Запада мудрец
свои о том сужденья огласил:
«В моих краях есть пахарь, есть жнец и есть кузнец,
Читать дальше