Борис Ефремов - Властитель слабый и лукавый. Роман в стихах

XI.

И мы преемника узнали,

Когда не наши повара

Орла двуглавого щипали

У дагестанского шатра.

Он боевые вертолёты

Всей тучей бросил на высоты;

Он на чеченских поваров

Наслал спецназовских орлов;

Он все стреляющие «грады»

Направил дружно на врага.

Всё в прах – и горы, и луга!

Но, жаль, захватчиков отряды

Сквозь смертоносное кольцо

Прошли… чуть опалив лицо.

XII.

Но что там? Месть за неудачу?

Взрывается ночная тьма,

И в стонах, ужасе и плаче

Жилые рушатся дома.

Власть в этом видит след чеченцев,

Сепаратистов, отщепенцев

И террористов наконец.

И мы как гнева образец

Приводим афоризм премьера:

«Мочить – в сортире!» (то есть тех,

Кому мочёным быть не грех).

Для назиданья и примера,

Чтоб зло прикончить на корню,

Войска вторично шлют в Чечню.

XIII.

Но нынче этот вход вторичный

Был далеко уже не тот;

Не сумасшедший, а отличный —

Таким признал его народ.

И чем сильней Чечню давили,

Тем все вокруг довольней были,

И – аж до всхлипа, аж до слёз —

Авторитет Барклая рос.

Но, если всё же правды ради,

То ниже мы признать должны,

Что часть ликующей страны

Была тогда не в авангарде:

Она считала, что война

Нам вовсе даже не нужна.

XIV.

Она и нынче твёрдо верит,

Что тот налёт на Дагестан

Был не налёт, по крайней мере,

А хитрый ход, подвох, обман.

И Дагестан, и тут же взрывы

Рождали мощные порывы

Из гнева, страха и вражды,

Которые, как вал воды,

К войне препоны разрушали,

Но уж военные дела,

Шамильский дух спалив дотла,

Власть вороватую спасали

И позволяли, так сказать,

Ещё прилежней воровать.

XV.

В те дни в печати утверждалось

(Какой геройский взлёт в судьбе!),

Что это всё осуществлялось

Согласно планов ФСБ;

Мол, с Березовским сам Волошин

Был к исламистам в пекло брошен

За деньги их уговорить

Погуще кашу заварить;

И прогремевшие теракты,

Мол, дело тех же грязных рук;

Обычный кэгэбэшный трюк;

Не более; и есть, мол, факты;

И даже Лебедь, генерал,

Об этом где-то вслух сказал.

XVI.

Но в это не хотелось верить,

Как в жуть и кровь тех славных дней,

Когда полки дзержинских, берий

«Взрывали» мирный быт людей:

Расправами над кулаками,

Доносами и «воронками»,

Расстрелами во тьме ночей

И чёрным адом лагерей…

И тем тревожным сообщеньям

Значенье мало кто придал.

Шёл на Чечню военный вал.

Копился счёт людским мученьям.

И о походе новом том

Враньё тучнело с каждым днём.

XVII.

И чем жирнее, тем тяжеле.

О русский глупый наш народ,

Скажи, зачем ты в самом деле,

Как бы воды набравши в рот,

Властям кремлёвским веришь, веришь

И бездну лжи их не измеришь,

Хотя под ней почти уж век

Страдает русский человек…

Начало сей эпохи гнусной

Своим явленьем освятил

Ульянов (Ленин). Малый был

Авантюрист, драчун искусный,

Кто Русь в семнадцатом году

Предал бесплатному труду.

XVIII.

Его сменил Иосиф Сталин.

Коварен, непреклонен, крут,

На новую ступень поставил

Сей новый вождь бесплатный труд.

Он этим мощь страны умножил,

Но пол-России уничтожил,

А остальную сжал в кулак

И превратил в сплошной ГУЛаг.

За Сталиным к штурвалу власти

Пришел Георгий Маленков.

Он славы не сыскал венков;

С Хрущевым по партийной части

Рассорился, и был таков,

Пополнив клан директоров.

XIX.

Но кто же он, Хрущёв Никита,

Ниспровергатель, реформист?

Им рака Сталина разбита,

Но был он ярый коммунист:

Свободомыслящим разносы

Творил, и укрупнял совхозы,

И от бесплатного труда,

Как говорится, – никуда.

Потом возрос над Русью Брежнев,

Любимый Леонид Ильич.

Но снова продолжали стричь

Безмолвный люд в манере прежней,

За труд его лишь так платя,

Чтоб не расплакалось дитя.

XX.

Дитя не плачет. Горы злата

От недоплат больших растут.

А Русь, как прежде, небогата,

И через пень дела идут.

Блеск управлений, трестов, главков

И нищета пустых прилавков,

И как в Москве, к творцу идей,

Везде хвосты очередей.

Поднялся ропот как ни странно,

Но эта хилая волна

Угасла. Грянула война

В отрогах гор Афганистана,

И сотни цинковых гробов —

Как плётка по гребтам рабов.

XXI.

Позднее, волей Провиденья,

Пришел Черненко Константин;

Печальный срок его правленья

Промчался, словно день один —

Бессодержательный и скучный,