Сергей Завьялов - Оды и эподы

с его небуйным, легким хмелем

Пер. О. Румера

Утром проснуться от белизны наметенного снега и нести и понемногу терять в воздухе зимнем тепло нашего ложа Что же в ответ преподнести подарок какой жертву ли этому миру? Видишь? вот и мгновенность его кинула нам завершив поворот щепоточку счастья

В 'еще одну' осень в любовном тепле на повороте старенья нас не обманет приветливый бог с крылышками на нежных ступнях

Черный костер сталь одиночества тук варварских нравов И только 'небуйный легкий хмель' горацианских размеров осушит ресницы Только вот это только мы сами друг с другом только служба в вечернем соборе

ПО НАПРАВЛЕНИЮ К ДОМУ (1987)

ФУГЕТТА НА ТЕМУ ТИЦИАНА ТАБИДЗЕ (ВСТУПЛЕНИЕ)

Так давай же заквасим мацони слов

Окроханы. Пер. С. Заславского

'Не пиши, поэт, поленись' а там и март придет с прелыми миражами и простывшим кисловатым глотком с родины

Тициана ты встретишь его

а потом ты заберешься с ногами на вросшую в снег залитую солнечным светом скамейку в каком-нибудь городском сквере

и будешь ежась из-под наста выколупывать прутиком крупинки сажи

Ночью в теплом метро ты снова напишешь свое первое стихотворенье

МАЛЕНЬКАЯ КАНТАТА ДЛЯ УЧИТЕЛЯ УЧЕНИКА И РУССКОГО ХОРА

В. Кучерявкину

Регент: Слава в вышних Богу и на земли мир

в человецех благоволение

Учитель: Речь не забыта и дубравы не выжжены но вот они сколько их видишь эти чужие русские села между с горячею кровью стволами вылезшие от усердия вены реки корявые с драками схожие танцы а дальше проволоки колючей пурги из распухшего чрева тайги

нефтетеченье

Ученик: И это все? Но учитель ведь Вы ничего не сказали о родине об обличье ее

в бессчетных ее падежах

Учитель: Кеман вейкинень Пазнень Тетянень весе кирдицанень менилень и модань теицень конат неявить и а неявить (* Начало 'Символа веры' по-эрзянски.)

Хор: Благословен еси Господи научи мя

оправданием Твоим

ВЕСНА НА ПОКЛОННОЙ ГОРЕ

В. Кривулину

звука как мало чистого звука в наших стихах разве что где-то на Поклонной горе пропевшая птица автомобильный клаксон внизу на шоссе

солнце Боже мой снова солнце греет шубу слепит

зажмуришься красная пелена не смотри на него зажмурься зажмурься слушай

S. ERSIA

Учись у них: у дуба, у березы

Фет

Старики в высоких шапках кора морщин глаз угадываемость они в могучих стволах укрываются от пронизывающих ветров перемен

Великий мордвин резцом провел границы их бессмертий

Живой душой войти в ствол нации

ЭКСПРОМТ

Отчего так холоден ветер этой новой весны скуп так на запахи от которых можно сквозь слезы смотреть на проспект

Отчего не удержать дыхания в ладони не удержать дыханья твоего в своей ладони как память о тебе не удержать в глазах своих закрыв лицо ладонью

ЧЕРЕЗ МОСКВУ

Что осталось в глохнущем сердце твоем ливень ли тротуар у метро затопивший стук трамваев безлюдных у вновь открытого монастыря

номера поездов цифры зеленоватые на дрожащем экране

Но только летаргия событий отпускает я это остро запомнил отступая вместе с пыльной платформой вместе с движеньем ущербной толпы у вокзала Казанского

В САРАНСКЕ

Второй уже день ветер приносит дождь от одной из русских границ Второй уже день переезжая взбухший Инсар я вижу мутную воду

и только изредка чистое небо и только изредка крест над невзорванной церковью и лоскуты речи мордовской на вокзале на остановках троллейбуса у опустошенных витрин

их вкрапленье случайно и еще случайнее ты в уродливом городе на дне этом жестком нашей прародины общей

ТЕМНИКОВ. СТАРЫЙ МОСКОВСКИЙ ТРАКТ

Видишь: ангел сказала ты мне Мы спешили и не долго смотрели на запад Стрела (наверное это и есть цвет пурпура) готова быть вложенной в лук если я точно запомнил темно-синий почти фиолетовый

А старый тракт на Москву тракторами разбит и вся пойма речная в тумане вечернем и деревенские звуки вдали блеянье мык и дети где-то рядом совсем по-мокшански перекликаются

ПАНК ТЮШТЯН НА БЕРЕГУ РАВА

Кода ютавсть сынь морянть трокс Тарказонзо морясь арась.

на какого соседа ведет панк Тюштян эрзю? из-за врага какого Тюштян-владыка мокшу объединил?

Ведь не ради кабанов воины так туго набили колчаны не для медвежьей облавы горит такое множество костров

Панк Тюштян с сыновьями обходит у реки собравшуюся эрзю сам Тюштян-владыка и сыновья его считают мокшу, сидящую на берегу

Только зря баранов Чума-пазу воины резали впустую 'Шкай, оцю шкай' кричали храбрецы