Александр Павликов - Басни и анекдоты XXI века. Том VIII

Все горести, мечты и просьбы, от сердца чистого,

исполнить обещала.

Читая сказку, про золотую рыбку, поверь в неё,

Подарит золотая рыбка и тебе улыбку, а сказка – это

не враньё.

Случатся чудеса, в которые хоть кто-то верит,

Построй же замок из песка, открой для чуда в нём ворота,

двери.

Удача, счастье, всё случится, что попросишь,

Но только, если что-то ты творишь, как сказочник руками.

И если веру и надежду ты не бросишь,

То чудеса и сказки, отыщут тебя сами.

Желая всей душой, вернуть дни солнца и тепла, и счастья,

Не думай больше о плохом, не думай больше о ненастье.

Так в нашей сказке мимо золотая рыбка проплывала,

И сокровенное и детское желанье исполняла.

В том замке сказка, в сказке, в жизни чудеса бывают,

Кому-то, то что потерял и плачет, его потери возвращают.

Тот, кто чужое горе, боль, как будто бы своё, и в сердце

ощущает,

Чтоб не случилось, в море, в небе, или на земле, как часть

своей души, другим, он как волшебник помогает!

Народа подавляющее большинство, из серой массы и толпы,

Веками, как массой было, так ею и осталось.

Но индивид в толпе той, посередине находясь, что я, что ты,

Считает, что он как эксклюзив, и пребывание его на свете

как счастье всем остальным досталось.

А раз, особенный он, и из ряда вон, не то, что до него

ходили по планете,

То он и пальцем не должен шевелить, само всё

образуется на свете.

Что этот индивид смешон до не могу, он сам того уже

не замечает,

Один из миллиардов, за пару тысяч лет такой, и жизнь

его как солнце мир собою освещает.

Как муравей, в своём он муравейнике, в вещах и

тряпках, в барахле он копошится,

А рядом остальные муравьи, но он считает, что от них он

чем-то может особо отличиться.

Всю жизнь он так живёт, считает, всё в том же, там же

копошась,

А под конец, он понимает жил как все, и ошибался, и

почему-то жизнь не удалась.

Не поднимаясь выше уровня и смысла жизни простого муравья,

Вот так, как муравей жизнь проживёшь.

В таком вот положении любой, у каждого работа, дети и семья,

Кто бы там ни был, да кто угодно, ты в муравейнике

другого не найдешь.

Сказал великий – а ларчик просто открывался,

Да только вот как ларчик открывать, на самом деле,

Из смертных ещё никто не догадался,

Чтобы не дай бог, не поскользнуться, не упасть, все жили и

только под ноги себе смотрели.

Напишем хронологию позора, как человек те басни,

Что для него написаны, внимательно читает.

Пока Крылов обедает, и плотненько покушал,

Наш человек уже патроны к револьверу запасает.

И грянула одна война, потом уже нагрянула другая,

И революции одна, ну а по её стопам кровавая, иная.

И друг за другом, чередой, почти без промежутков и отрыва,

Начитанный, натасканный, аж с детства, на баснях человек,

воюет и бунтует, почти без перерыва.

Вот уже пятый – девятьсот, как революция, так и война,

Потом 14-тый и мировая, потом 17-ый, и революция пробила

мир до дна.

Вот 33-ий и фюрер книжку написал, не басни, но мир читает,

как читал,

Вот 41-ий, вот 45-ий – он, слава богу, проиграл.

Кто говорил, что басни для народа, и чтобы их народ читал?

Что они учат, может быть добру, тот вам, наверное, наврал!

Часть люда стоит на баррикадах, другая – обезьяна и очки

читает,

Часть публики читает про квартет, другая часть в неё уже

стреляет.

А попрыгунья стрекоза всё мёрзнет, и запотели зенки,

А кто-то в тюрьмах, и на каторге, а кто уже у стенки.

А кто уже ещё далече, а лев всё очень кушать хочет,

Ягнёнка тащит в лес, тому от этого не легче, его там заморочат.

Весь мир сошёл с ума, от войн, от революций, смут,

Как будто басен не читал, пока народ на поле боя, и

в застенках, в лагерях.

Герои басен живы и здоровы, и как один, все тут,

Не умереть им никогда, и не погибнуть, на боевых, и

революции полях.

Да ладно, оставим классиков, святых и гениев, одних, в покое,

Не изменили мир они, и лучше он не стал, как не старались,

я не скрою.

И что читает публика, а кто-то пишет для неё нравоучения,

Той публике плевать, она на грабли наступает снова, получит

снова шишки, войны и революции, гробы, страдания, мучения.

И знает человек, и чувствует, что он как винтик, временщик,