Николай Туроверов - «Возвращается ветер на круги свои…». Стихотворения и поэмы

Не в каком-то дальнем царстве,
А в Российском государстве,
Средь пяти земных морей
И не считанных полей,
Средь песков, как снег, зыбучих,
Средь лесов, как ночь, дремучих,
Ближе к югу, у реки,
Где гуляли казаки,
Где стоит престольный Киев,
Переживший всех Батыев,
Покаравший кровопийц,
Душегубов и убийц
Православного народа,
Где жива еще порода
Гусляров-богатырей, ―
Там, среди моих степей
На безыменной реке
Дед живет в зимовнике,
И легка к нему дорога
Для того, кто верит в Бога,
И кто родину свою
Не забыл в чужом краю.

Из бочонка хмель медовый
Разливает дед бедовый,
Разливает и поет:
Бог кого-то принесет
К нам сегодня на веселье;
Что нам думать о похмелье,
Ну-ка, братцы ― чок да чок,
Пропускай живей глоток!
А вокруг сидят вояки,
Посиневшие от драки
С басурманином врагом,
Задолжавшие кругом,
Всех пиров посудобойцы,
Развеселые пропойцы,
Запорожские усы,
Побуревшие носы.

Дед поет все: чок да чок!
Вдруг с петель слетел замок,
Покатился, зазвенел,
Пол в передней заскрипел,
И на самом на пороге
Появился гость с дороги,
Рослый, стройный, молодой,
Взор, как небо, голубой,
Безбородый, и румяный,
И в одежде иностранной,
Грудь поднята высоко ―
Словом, кровь да молоко!

Дед бедовый тут как тут:
«Вашу милость как зовут?»
Гость неспешно отвечает:
«Князь Никита». И бросает
Горсть червонцев старику:
«Разнеси-ка, дед, нам влаги,
Разгони мою тоску ―
С давних пор не пил я браги,
Не бывал в своей стране, ―
Будьте ласковы ко мне!»
Поклонившись, князь вошел
И присел ко всем за стол.

Дед, как бес, засуетился:
«Наливай полнее рог!
Долго в поле гость кружился,
До костей наш князь продрог.
Все, что есть у нас в печи,
Поскорей на стол мечи!»
Величают князя хором
За веселым разговором:
«Вот-то будет пир горой,
Благодетель дорогой».

Для начала пили водку,
Ели студень и селедку,
А когда пришла пора ―
Принялись за осетра;
Но чем лучше пили, ели,
Чем сильней носы краснели,
Тем все больше горячась,
Чушь порол приезжий князь:
«Ах, вы други!.. Ах, вы братья!..
К вам склоняюсь я в объятья…»
Дед глядит ― сопят носы,
Затуманились усы.

«Сколько было пережито, ―
Продолжает князь Никита. ―
Сколько разных грез и слез
Я в изгнанье перенес!..
Где же мой народ прекрасный,
Кто разрушил терем ясный,
И, вернувшись в край родной,
Почему я всем чужой?
Ах, жестокое свиданье,
Ах, холодное вниманье!..»
Князь все больше ― ах да ах, ―
Точно девица в штанах,
И от слов его равно
Киснут люди и вино.

Дед уж этак и разэтак,
Ничего не мог скумекать,
Снова этак и разтак, ―
Видит ― сам попал впросак, ―
Киснут лица, а носы
Опустилися в усы.
Что тут делать? Смерть да скука!
Черту впору эта мука!
Тут какой-то храбрый нос
Со слезами произнес:
«Князь, во славу всех князей,
Пожалей своих друзей,
Не тяни ты наши души ―
Мы тебя устали слушать,
И, во имя Покрова,
Брось твердить свои слова!
Был ты долго на чужбине,
Научился там волынить,
И вино тебе не впрок,
Горемычный голубок!
Есть у деда где-то фляга ―
Чудодейственная влага,
Что Бакланов-генерал
Перед смертью завещал
Пить тому ― но только в меру ―
Кто несет в себе холеру».

Князь и ахнуть не успел,
Как к нему наш дед подсел,
Мигом вскрыл в печатях фляжку ―
Льет баклановскую бражку
В ковш без мерки, на глазок:
«Ну-ка, князь наш ― чок да чок!»
Князь глотнул. Его качнуло,
Сорвало потом со стула,
Закружило по полу
И отбросило в золу.

Ну, решили все: готово!
Не по молодцу обнова!
Ан, глядят: не торопясь,
Из золы поднялся князь.
От лекарства похудал,
Но зато и возмужал ―
Очи стали прямо бычьи,
Преисполнены величья,
Голос ― медная труба,
Даже верхняя губа
Поросла уже щетиной,
Словом, князь воскрес мужчиной,
И, немедля, в тот же час
Он отдал такой приказ:
«Всем воякам без различья
Выдать водки за отличья.
Расступись печаль-тоска!
Ну-ка, братцы, ―
гопака!..»