Наталья Тимофеева - В начале было слово. Мысли в стихах, фельетон, пародии

Искалечено общество, души в загоне,
И куражатся бесы за красной стеной.
Вся страна мчится в пропасть в безумном вагоне
И мечтает вернуть, в лету канувший, строй.

Что за чувство – любовь в узурпаторах власти?
Жажда миром владеть их заводит в тупик.
Величайшее зло и большое несчастье,
Если холод в сердцах поселился владык.

Вот уже миновало столетие бреда,
Рецидив, как диагноз, стоит у дверей.
Про насилие с пытками вашего деда
Много разных инструкций лежит у зверей.

Вечный город пахнет пылью,
В тесных улочках ветра.
Чаек выбелены крылья, —
Птиц пронзает эскадрилья
Небо серое с утра.

Море пенится и плещет,
В сонном мареве восток…
Дум моих коснулся вещих,
Из щелей ворвавшись, трещин,
Дыр небесных, – ветерок.

Что он выветрит, не знаю,
Голова моя седа.
Я мечтаю не о рае,
Я сама себя караю,
Я погибла навсегда.

Этот город, как звучанье
Из навечно сжатых губ…
И прощенье, и прощанье
Бережёт его молчанье,
Чей давно мне голос люб.

Я в коконе жизни проделала узкую дверку,
Протиснуться трудно, держать оборону легко,
Ведь жизнь оказалась совсем не такой на поверку,
Как в самом начале, где в горло текло молоко.

Она не лучилась от счастья, и тутовым червем
Мотал вкруг меня свои нити, мной прожитый, век.
И нить сопрягалась с судьбой, как с оборванным нервом,
А каждое слово моё до меня кто-то рек.

И нового не было в этом бесцельном круженье,
Лишь бабочкой зрела внутри подсознанья душа.
И часто её колебало, как ветром, сомненье,
И часто за ней не водилось, увы, ни гроша.

Но вот и замкнулся виток, как последняя малость,
Как подвиг незримый, проплаканный мною насквозь.
Из дверки смотрю, – так немного от жизни осталось,
А вере с надеждой любви повстречать не пришлось.

Бушуют повсюду словес громовые раскаты,
И страсти кипят, застилая пресыщенность глаз.
И больше ничто на земле опустелой не свято,
И разума свет незаметно для мира угас.

А я всё смотрю и не чаю от горя ослепнуть,
И жалость ползёт в моё сердце превыше начал…
Как в этой пучине бездумной Cознанью окрепнуть,
Когда даже кокон Земли человечеству мал.

На дворе заметно посвежело,
Гладит ветер-с-севера траву.
Вечный звёздный пояс, млечно-белый,
Запоясал ночи синеву.

Кружится земное веретёнце
И мотает пряжу зим и лет…
Я смотрю из мутного оконца,
Как луна роняет зыбкий свет.

Как она, безстрастно-безучастна,
Равнодушно движется в выси,
Словно мне внушая, – жизнь напрасна.
Но шепчу я: «Господи, спаси!»

Распогодит утро хмарь и морок,
Выцветит ночное забытьё,
Вместе с солнцем выйдя на пригорок,
И благословит моё житьё.

Вы опять обделались от страха,
Нищие безумные рабы!
Липнет к телу потная рубаха,
В ряд стоят отверстые гробы.

Похоронят вас, не сомневайтесь.
Лишь под смех властительных врагов
Вы друг с другом поактивней лайтесь,
Подле их пластаясь сапогов.

И, рассеяв кровь свою по миру,
Затянув потуже пояса,
Кланяйтесь плешивому сатиру,
Отдавайте катам голоса.

Вы им заложили правду даром,
Вы надежду с верой обрекли,
Сами став воистину кошмаром
Для своей поруганной земли.

В туманном зеркале прохлада
Угасших чувств, ушедших лет…
Мне ничего уже не надо,
Лишь только видеть горний свет.

Вся жизнь прошла, как наважденье,
Её преследовал обман.
Есть лишь в молитве утешенье
И исцеление от ран.

Скушна мне видимость земная,
Где бред царит и суета.
Я в мутном зеркале растаю,
О бренном думать перестав.

И пусть клянут за непохожесть
Меня опять мои враги,
Любовью жизнь свою итожить
Мне, Боже правый, помоги!

Уйду, ни с кем не попрощаюсь,
Желаний прах с себя стряхнув
И перед Господом покаясь,
С молитвой тихою усну…

Осенняя река, спокойна, величава,
Несёт с верховий сор и палую листву.
Прозрачна и чиста, смирила гордость нрава
И держит ветви ив теченьем на плаву.
Она забыла вновь и ливневое буйство,