Симона Гауб - Год Черепахи

Столько предчувствий,
Столько сияющих крошек
Открыл мне февраль.

В этом году,
В бутылке стеклянной
Плотью зеркал оделся
Скелет безымянный —
Ажурная даль
Всё освещающих звёзд
И солнечных мошек.

Плещется и клокочет внутри
Вдохновением кошек
Узор янтаря.

Катятся волны
Разбитых сентенций
В берег инерции снов и потенций,
Крушения не зря.
Так алхимии ток копошится
Личинками в тонкой коже.

Сон тянет в себя.
Свят
Забор, что вокруг.
Сон
Делает нас холодней,
Свернутыми
В пушистом снегу.

Пожирает плотностью
Сон.
Зовёт в гости
Вечная ночь.
Не выбраться,
Не проснутся совсем,
Когда
Не знаешь, зачем.

Стелется локоном испещрённая коконами ожиданий, дорога.
Вьётся монстрячный дым, и выхлоп узорами тянется к богу.
Небо пахнет теплом пострадавших рук, и песком розоватым.
Плечи могут и потерпеть ветер. Всё ведь можно вернуть обратно?
Неймётся.

Руль змёю живою трещит в ладони, хватает чешуй дороге.
Гормональный трип пускает руки и змей обнимать гусиные ноги.
На всё это смотрит солнце, пуская слюну. Пилюлю бы, только одну,
Вот этого глупого, как удар, репродуктивного цикла. Клянусь,
Найдётся
Такая.

Пузыри горизонт заполняют, разум корчится от прихода, он в скользкой яме.
Стоны, почти как песни, изо рта выплывают спешными кораблями,
Уносятся к облакам, молоко лакают из мух душных следов,
Земляничный джем воздуха варится, он почти готов,
вот-вот
Внутри разольётся
от края до края.

Дыхание. Вдох и выдох. Шаги, перемена ног.
Стук сердца, тудух-тудух, как колёса поезда.
Жизнь состоит из ритмов.
Слышишь, как рифмуются события?
Слышишь, как рифмуются гусеницы в твоей груди? Вдох и выдох. Вдох и выдох. Вдох и выдох.

Говорим под музыку.
Зыбко промолчав, ритм выдержав.
Бросание словес, жестов, в кучку пламенных принцесс, через лес, через ритм.
Всё что хочешь говори, как птичий грипп,
как псило гриб, миры твори, и говори.
Пока что на русском, говори под музыку.

Умрём под музыку, что льётся из дна.
И реквиемом станут гимны всех песен этой жизни.
Знамёна вверх, как пятна, звуки станут понятны.
Когда ведет историй прыть, туда где быть сливается с не-быть,

Пора не быть, хоть в бытие был каждый музыкой запятнан.

У меня своя атмосфера,
Свои феи,
Свой мир,
Свой чай,
Свои караси с парусами.

Дует ветер попутный,
Свои феи
Пыльцу ему
Насыпают
На паруса карасей.

Море из чая бушует,
Волн заварка,
Волн лист,
Волн подарки,
Всё растекается чешуёй.

Восходит карасье светило,
Мой мир
Искрится,
Смеётся,
Восторженно лает от света.

Ты пойди да понюхай, как пахнет сентябрь невинный.
Как студеная вечность, колодец. Он пахнет как хлеб,
Хвост лисы, убежавшей в изрытое звёздами небо.
Тёплый вечер, малиновый чай с опозданием
Наливается тиканьем ветра – спелая плёнка на зеркалах.

И шорох. В расслабленных позах на солнце возлягут
Разморенные зноем туманным, дриады и фавны.
Клюв вороний ныряет под ворох, за парту, в сансару,
И под трепет рекламный, последний, бесстыжих рябин покаянья.

Навербует паук себе страждущих знаний на зимнюю вьюгу,
Паутин его лимфой нальются тогда кружева-лабиринты.
Травы в шоке от холода ночи осенней, после летнего пекла,
Росой изойдутся – удар по щекам прячет эхо семян в припылёное утро.