Владимир Иванов - Былое. Стихи

Спят офицеры, солдаты,
Русские и белорусы.
Спят холостые, женатые,
Светлые, темные, русые.

На мостовой караулы
Шаг печатают ровно.
Тьма. Только звезды над Тулой
Вовсе не замаскированы.

Ходом сообщения иду
С порученьем на передовую,
Уплетая прямо на ходу
Пайку хлеба – норму фронтовую.
До чего же вкусен хлеб ржаной!
Было бы, так слопал и буханку.
Не зевай да поспешай, связной!
Ишь как размечтался спозаранку.
А не то подсыплет фриц свинца,
Вот и будешь сыт тогда до гроба…
В роту и обратно – два конца,
И тебе проделать надо оба.

Лист багряный падает с осины.
Дымкой чуть подернут горизонт.
Свист снаряда. Визг осколков мины.
Фронт.
Фронт как фронт. Участок не из главных.
Ни железных, ни других дорог.
Нынче тихо. Лишь в днепровских плавнях
Шелестит осенний ветерок.
Днепр холодный волны катит хмуро
На берег, израненный войной
И оскалом смерти амбразуры
Щерятся над русскою рекой.
Берег правый – берег недалекий,
Но к нему дорога не легка:
Ходит смерть за высохшей осокой,
В зарослях высоких лозняка.
Ходит смерть. Но русскому солдату
Смерти не впервой смотреть в глаза…
Днепр шумит волной на перекатах.
Шелестит лоза.

Ночью вступаем в бой.
Роздан НЗ и спирт.
Сегодня – пишу домой,
А завтра – напишут «Убит».
Сырость в землянке, чад,
В печурке трещит огонь,
Тихо дремлет солдат,
Уткнувшись лицом в ладонь.
Снится ему весна,
Яблони розовый цвет,
Снится ему она,
Лучше которой нет.
Но не дают на войне
Долго солдату спать.
Вон за рекой, в стороне
Пушки ворчат опять.
Ближе взрывы. Уже
Снаряды ложатся впритык.
Взрыв. И погас в блиндаже
Спутник войны – ночник.
Нет, не окончил письмо —
Надо идти в дозор…
Вышил пули тесьмой
На небе цветной узор.

Налет воздушный,
бомбы свист.
И… взрыв.
Ты был убит,
а я остался жив.
И, очень может быть,
что от огня
Своею смертью
ты прикрыл меня.

Он лежал, обняв руками землю,
Ветер его волосы трепал.
Ну, прилег парнишка да и дремлет…
Нет, убит он пулей наповал.
Рядышком солдатская пилотка,
Автомат приткнулся у колен.
А на завтра фронтовая сводка:
«За прошедший день без перемен».

На Днепровском плацдарме стоит тишина.
Давим вшей, амуницию чиним.
Недалече маячит высотка одна —
Бугорок без названья и имени.
А под вечер, когда загорится закат,
Незаметный, осенний, неяркий,
Соберет батальон молодой наш комбат,
Грянет бой быстротечный, но жаркий.
Сидора за плечами, в руках пулемет,
По карманам гранаты-лимонки.
До высотки всего, может, метров пятьсот —
Но смертельной и яростной гонки.
А пока на плацдарме стоит тишина.
Кто кемарит, кто тянет махорку.
Недалече маячит высотка одна —
Так себе, безымянная горка.

Восемнадцати лет
в 43-м году Побывал я
в кромешном аду. У Чернигова
пеплом покрылась земля, Стали угля черней
над Десной тополя. И вовек не забыть мне,
как в том сентябре Одногодки мои
шли ко дну на Днепре: Перекошен от крика
мальчишеский рот, Всплеск воды…
а живые уходят вперед… А теперь вот,
спустя тридцать пять с лишним лет, Сын солдат
из Чернигова шлет мне привет. Так дорогой отцов
вновь идут сыновья Восемнадцати лет, как когда-то и я.

Сидим в окопе, курим на троих
Обычную на фронте козью ножку.
Вдруг грохот – и почти затих.
Опять шарахнуло. Видать, и впрямь бомбежка.

Но нет, не верится глазам:
Дождь припустил и молния сверкнула.
Октябрьская поздняя гроза
Нас ненадолго в мирный мир вернула.

На самой что ни есть передовой
Устроился наш пулемет станковый,
И я при нем – обычный рядовой,
Веселый, молодой, здоровый.
Веселый потому, что жив пока,
Еще не ранен, даже не контужен.
А по небу гуляют облака,
И, дай-то бог, сегодня будет ужин.
Но ужину, как видно, не бывать:
Опять обстрел, и снова рвутся мины.
А далеко в Москве стареющая мать
Все молится и молится за сына.