Мария Бюхнер - Весны моей позолота

Ты – не о том – говоришь,
я – не о том – молчу.
Тихо шуршит камыш,
жалуясь на судьбу.

Я – гордыней укрылась,
ты – невпопад промолчал.
Лишь облака торопились —
ветер их погонял.

Я – без слез – отвернулась,
ты – не простясь – ушёл.
Так вот любовь захлебнулась
на стыке двух маленьких зол.

Я не могу корить тебя за горький выбор,
за ту синицу, что уже в руках.
Не всем, мой друг, дано мечтать о небе,
не всем дано мечтать о журавлях.

Я не могу судьбе упрёки ставить
за все, что так сложилось. Так – судьба,
и не могу тебя к себе прибавить —
здесь просто математика слаба.

Что я могу: любовь стихом умножить
и жаркой строчкою сказать о нас двоих.
И это все молитвой в души вложить,
чтоб донести до любящих других.

У тебя – семья,
у меня – семья.
Семь различных «я»,
Не одна – семь-я…

Но болит – душа
и зовет – тебя.
Где набраться сил,
всё сносить любя?

Может, есть параллель
для такой – любви?
Если знаешь ты,
мне тогда – скажи.

А пока в толпе
всё ищу тебя,
где ты мог пройти,
но где нет – следа.

Меня в твоем городе – нет,
меня давно нет в твоей жизни.
И истерся последний мой след,
и покинула я твои мысли.

Поспешила из сердца уйти,
унеся все смешное с собою.
И меня, мой любимый, прости
за неспетую песню с тобою.

Но поверь, что хотелось мне петь,
убедиться, что счастье – возможно.
Но – меня в твоем городе – нет.
Мои мысли при мне, невозможной.

Может быть, потому этот мир
до сих пор неустроен и тесен,
что взрывается болью эфир
от неспетых, неспетых в нем песен.

Маэстро, друг мой дорогой,
зачем смутил ты мою душу?
Зачем, как рыбу из воды,
меня ты выдернул на сушу
из сотворенного мирка,
где я спокойно счет вела
неделям, дням и месяцам,
катившим, словно по волнам?
И лишь труднее стало нам.

Маэстро, друг мой дорогой,
пути скрестились слишком поздно.
Но мой и твой пропал покой,
а все шагать по жизни розно,
не сея зло, но жня печаль.
И кто бы знал, как нас мне жаль!

А где-то в горной синеве,
отринув бренных тел сомненья,
забыв земное и гоненья —
слились два сердца. В синеве…

Что мне – Медные Трубы,
мне – Дантов Ад!
Мне твои бы – губы
да глаз бы – сад!

Мне твои бы – руки
да души – восторг!
Что тогда мне – муки?
Вот тогда мне – торг!
Ад тогда воздвиньте-ка
мне – против!
Вот тогда отриньте-ка
мой звенящий стих!

Как, смеясь, пройду
я сквозь Дантов Ад,
а водой полью
мой грядущий сад!

Сердцем разожгу
для двоих очаг.
Медью звонких труб
оглашу я Ад!

Что мне – Медные Трубы,
мне – Дантов Ад!
Мне – твои бы руки
да глаз бы – сад!

Помнишь? Осень была.
Была – осень.
Звон хрустальный дождя
между сосен
и меж елей и лиственниц
хмурых, от дождя
серебристо-понурых.
Помнишь? Осень была,
была – осень. А меж нами
бездонная просинь
робкой нежности,
юной любви
и в касаниях пальцев – искры.

Помнишь? Осень была,
была – осень.
Моя память всё бродит меж сосен
да по ельнику —
рядом со счастьем,
вопреки с неба льющим ненастьям.

Для меня ты всегда там
найдёшься,
в эту память со мной лишь —
вернёшься,
когда вспомнишь —
была наша осень
над сердцами – бездонная просинь…

В море далёком
свирепейший шторм
разбушевался.
В заливе спокойном
за волноломом —
гул отдавался.
И с моря корабль
беду переждать
к пирсу – прибился.
Было ль то явью
или же сном,
что в бурю приснился?
Времени не было мне
на гаданье —
стрелки спешили:
раны любимого
кровью сочились —
раны лечила.
В сердце слабевшее
силу вливала,
душу целила,
крылья опавшие я
расправляла,
спешила…
А в море тем временем
волны легли,
и ровны, и гладки.
И ушёл мой корабль,
с собой унеся
сон мой пресладкий.
С тех пор по причалу
всё бродит душа
одиноко
И ищет глазами
след
корабля.
Но где тот?
Далёко…