Из должностей, которые не надобны,
Из табунов, где конкурс на погонщиков,
Из мелкоты, что в великаны рада бы.
Из тех, что пьют, тупея в безысходности.
Увы, причину путают со следствием.
И следствие «непьющие» по должности
Провозглашают всенародным бедствием.
Я – суррогат всего, что выше сказано,
И прочего – за гранью понимания.
Я – брак, но бракоделы безнаказанно
И впредь творят… Спасибо за внимание!
Шарниры в поясе и коленях
Не заедают, надёжно служат.
Из поколения в поколение
Их ржа не точит и жар не сушит.
Не вспомнить ныне лихой годины,
Когда почали во зле вампиры
Хлестать бичами, сгибая спины.
И получилось… На то шарниры…
Затем, бичи осудив, попрали.
Но спины гнулись холуйски, льстиво,
К тому привыкнув, поскольку знали:
Угодным будет и кус, и пиво.
Кто похитрее – сгибался ниже,
Весь раболепья в служеньи полон.
И возносился за это выше
К «столам», «советам», а то и «тронам».
Добравшись и превратясь в тирана
(Холуй и деспот – одной природы!),
Ломает спины державших прямо.
И гнутся, рабски служа, народы.
Меняют лики антагонизмы,
Зло гримируя под благородство.
Когда б лишь это… Но верх цинизма —
Добро престола. Оно – юродство!
Бунтов и вольниц тщета бесспорна.
Напрасно буйство кровавых драк,
Пока сгибается в нас покорно
Угодник вечный – шарнирный раб.
Сокрыты одеждами чуткие души.
Ни слякоть, ни холод для них не опасны.
Веками, как только добрались до суши,
Они забывали, что солнышко красно.
У них под мехами – умеренный климат.
Тепло, но не жарко, и влажности – в меру.
Они и в постели тулупы не снимут.
Мираж – нагота. Не берите на веру.
И всё же бывают такие минуты,
Когда оборвётся застёжка нежданно.
И души чихают, им так неуютно
От влаги и ветра, проникших незванно.
Но это недолго. Закрепят застежку,
Поставят горчичник, дадут аспирина.
Ещё пододенут от сглаза одёжку,
Как витязь кольчугу – душа ведь ранима.
Тщета визитёров, по души пришедших,
Извечна. Не рвитесь сквозь вату и латы.
Контакта не будет. Быть может, ушедших,
Помянут вас, мелко порвав на цитаты…
Нагая душа – как открытая рана.
И радости мало в её созерцанье.
Как в зеркале, в ней – отраженье туманов,
Кошмары трагедий, созвездий мерцанье.
Не кашель простудный. Последних агоний
Конвульсии душу нагую ломают,
На ближних взрезая автографы «молний»,
Взывая ко Свету, одежды срывают…
Неужто бывало когда-то такое,
Чтоб странник, в пути лихоимцем раздетый,
Воскликнул: «Осанна!» – во славу разбоя?
Смешны, согласитесь, надежды на это.
Нагие, вы здесь – лиходеи! Ей-богу!
И двери пред вами на крюк затворяют…
Не плачьте! Пусть цветом не стелют дорогу.
Он вянет…
Со Светом того – не бывает.
Плодятся Онегины с мётлами,
Печорины в клетках сторожек.
Их лица отверженно-гордые
Осмысленным знаньем тревожат.
С Шекспиром и Кантом на полочке
В подвальных жилищах ютятся
Их вузовской юности корочки.
Не многим они пригодятся.
Когда-то, бессонно и голодно,
Мечтали, вгрызаясь в науки,
Душой отогреть, кому холодно,
Избавить болящих от муки.
Осели в прокуренных комнатах
Миры – осмыслять мироздание,
Презревшие ложь многотомную,
Каменья для нового здания.
Вассалов тут нет – не холопствуют.
Отточены души и зрение.
Святынями здесь не юродствуют,
Но строятся мировоззрения.
Им леность припишет и тление
Глас сытых и просто покорных…
Сгорает моё поколение
В прозреньях ночей бессонных.
Многоцветен букет талантов,
Что не к сроку и не в чести.
Неудачники. Не атланты —
Твердь в ладонях им не нести.
Что-то ищут, терпя укоры.
На безликом своем пути
Покоряют холмы. А в горы
Дозволяют другим идти.
Мчатся годы и прозябают —
Как придётся, но не творя.
И украдкой всегда мечтают:
«Может завтрашний день не зря?»
Не отборны в букете виды.
Есть мерзавец, завистник, сноб.
Есть увядшие, от обиды
Раздробившие пулей лоб.
Многих тянут ко дну пороки —
Водка, морфий – под крик души…
Неудачники – не пророки,
Но отверженные мужи.
Им не молятся во спасение.
На могилах не им цветы.
Только тени от них, лишь тени
В мрачном секторе пустоты.
Читать дальше