Призрачно туманен перевал.
Спросонья даже тропки под следы
Не попадают и к стеклу припал
Автобуса щекой дождливый дым.
Как будто дальше мира нет.
Турбаза исчезает в сером мраке.
Быстрый ход в Солнечной планет
Не видел: мы прошли на белом яке.
Кедра царство, вежливость богов,
Сказал б и центр есть, и – край.
Растет река без берегов,
Слышит душа как дышит Алтай.
«На твоих заснеженных равнинах…»
На твоих заснеженных равнинах
Не услышать музыки иной,
Потерявшийся в руинах,
Ветер запевает вой.
Застыло все, вот и равновесье.
Круг судьбы кружился и пропал,
А в стеклянном поднебесье
Улыбался месяца овал.
Я боюсь заснеженных равнин,
Абсолютной чистой белизны,
Не рисуй ты мне таких картин,
Не показывай такие сны.
«Как пустеют вокзалы провинций…»
Как пустеют вокзалы провинций,
К вечеру твои глаза необитаемы.
Стаями, стаями, стаями
Мысли спешат удалиться.
Я могу все это представить.
Знаю, как разбивается крепость.
Знаю также времени верность
К боли любой. Но составить
График болезни, унынья
Разве можно? и я вот спешу
Определить по карандашу —
От чего горечь полынья
В бокале, что ты поднесла?
От чего нет им числа
Грустным птицам, что ты принесла,
Играя в больного посла?
«Она говорила, что очень хорошо пишет…»
Она говорила, что очень хорошо пишет.
Но я так и не разобрал ее почерка.
И слишком породистая теперь лижет
Виски – собака – все по черту…
И это не дрожь, а остатки тебя
Просвечиваются, ситец портя души.
Напиши – я жив, заставь себя,
Запятой меня не души.
…Хотя чайки, единственные в этот сезон
Птицы поющие, сливаются с небом,
И я спокойно топчу газон,
Увлажненный последним снегом.
Т.е., если и было что-то для чтива,
То выгорело, выцвело по кусочку.
«Было» – всегда звучит красиво.
От того и не просто ставить точку
«Пустынной улицей, синевой околелой…»
Пустынной улицей, синевой околелой
Вдаль за край, куда-нибудь в море
Уходит луна дикостью белой,
Одинокостью, болью, горем.
Так страшно, что нужно на улицу выйти,
Чтоб не стать тем, что забыли,
Звезды запомнить, увидеть, выпить,
Чтоб стать звездной, если и быть – пылью.
«Прогнали стаю черных птиц…»
Прогнали стаю черных птиц,
Вещали осени финал
И шум бездарнейших певиц
Покинул мерзнущий причал.
Все холода…
Морозы, синь и по утрам
Так странно взгляд кидать туда,
Где грань подарена ветрам.
Осенний шум,
Бал быстрых перемен,
Так много дум
И ничего взамен…
«…Распишись осторожно поцелуем на мне…»
…Распишись осторожно поцелуем на мне
и тогда, возможно, на моей седине
сквозь все, как огромный вздох,
колыхнется слеза
и ты увидишь, как сморит Бог…
«Октавой и солью, медью и храмом…»
Октавой и солью, медью и храмом
Нарекается быть белый простор
Бумажного кителя, рубленым шрамом
Боев каждодневный расписанный вздор.
Но пылает здесь весть, в ресницах дрожа,
Как слеза, запечатав бессрочно
Послание надежде, где слова – сторожа,
Душу смиряют построчно…
«Никогда, никогда я тебе не скажу…»
Никогда, никогда я тебе не скажу
Что внутри запеклось каплей страха.
За крепкой стеною часто брожу,
Где крылья не делают взмаха.
Не усну, чтоб не вымолвить коды,
На свету не увидишь слезы ты,
Дитя пасмурной стал я погоды,
Кем-то высланный, кем-то забытый.
Я давно загрубел на ветру,
Его солью пропитан мой плащ,
И скрепит как телега вертлуг,
И твой голос цитирует плач.
Ненавижу сопли, все это!
Этот бисер в тело не вшить,
Не нужна мне такая сюита,
Одно слово кричите мне – жить!
«Скребется холод в мою дверь…»
Скребется холод в мою дверь.
Я запираю все засовы.
Что мне жертвовать теперь?
Я ночью стал, во мне лишь совы.
Есть признанье: скрыл тепло,
И отчет – хватал темна…
Что ж, возможно повезло,
Что совы прячут имена…
Оглянуться страшно было:
Как метель душа рвала,
Грусти след крылом закрыла,
В ночь полярную звала.
Читать дальше