Кира Юрьева - Сознательное?

Когда я говорю, что ненавижу,
Я просто вру.
Ведь я не знаю, что скажу, когда увижу
Свою вину.

Никто не может быть уверен в совпаденьях,
Да и в судьбе.
Моя вина: я позволяю сновиденьям
Решать извне.

Нет виноватых среди близких,
Средь друзей.
Есть лишь полночные кошмары,
Сонмы дней.

И вот, ты чувствуешь, сходя с ума,
Лишь злую боль.
Хоть рядом есть семья, друзья,
Чужая роль

Тебе присвоена, ты будто не в себе.
Тебе решать:
Доверить все, что накопилось на душе,
Ну, или врать.

И сложно все, и просто как в кино,
Когда герой,
Скитавшись долгие и долгие года,
Идет домой:

Того, что было в его прошлом,
Не вернешь.
А то, что видит он перед собою, —
Чья-то ложь.

Я так же чувствую, что время не вернуть,
И не хочу.
Но каждый новый день я просыпаюсь, потому
Что я кричу.

Меня, счастливую,
Тихо свернувшуюся
С краю дивана,
Пожалуйста, не будите.
Увижу действительность,
Только проснувшись.
Пока еще рано.
Оставьте, уйдите.

Уж если не плачу,
Не вскрикиваю
И не ворочаюсь,
Мой сон нетяжелый.
Не это ли значит,
Что я получила,
За все расплачиваясь,
Минуты покоя?

Чуть-чуть усталости и много доброты,
Немного грустных мыслей и сомнений,
Но море безграничное терпенья,
Улыбка бесконечной теплоты.

Немного хмурая, встревожена слегка,
Но очень любит, так никто не может.
Случайная, казалось бы, прохожая,
Но чья-то мама. Это – навсегда.

Так в суете мы забываем о святом,
О том, что все печали не навечно,
А в большей части женщин первых встречных
Мы чьих-то мам уже не признаем…

На четвертом десятке лет
Появляются новые дали,
И становятся четче детали,
Если чаще встречаешь рассвет.

Если в двадцать случайный «Привет!» —
Комплимент от безликих прохожих,
То теперь – ты все время настроже,
Понимая, что времени нет.

Если в двадцать ты пьян от любви,
То в четвертом десятке ты болен,
И, как правило, ты не доволен
Всем любимым назад года три.

Если в двадцать ты волен любить,
То в четвертом десятке проверишь,
Так ли дорог алмаз, как ты ценишь,
И легко ли в брильянт превратить?

Если в двадцать ты волен забыть,
И прощать, и напиться в угаре,
То в четвертом десятке ты вправе
Свои чувства слегка притупить.

Из последнего (не по значению),
В чем сложнее себя убедить:
Если в двадцать вся жизнь впереди,
То теперь ты теряешь мгновения.

И пусть в двадцать на что-то плевать,
Но в какой-то момент понимаешь,
Что в четвертом десятке ты знаешь
Только то, что ты должен был знать…

На темном небе звёзды ярче светят,
Но мне никто и никогда не говорил,
Что делать, если кто-нибудь заметит,
Как плачет одиночество светил.
Мы все привыкли к яркости и лести,
Закрыли души саваном из лжи,
Но сквозь него проходят чьей-то мести
Неумолимо острые и меткие ножи.
Мы одиноки так же явно и тоскливо,
Как звезды во Вселенной среди тьмы.
И мы храбримся лишь тогда, когда ранимы,
И врём тогда, когда нам не хватает доброты…

Боясь осужденья и взглядов,
Ломаем себя под других.
И вместо разрыва снарядов
Бежим мы от пуль холостых.

С оглядкой на мненье прохожих
Теряемся в море людей.
И жизнь проживаем похожей
На серую гору камней.

Но если б открылись мы солнцу,
Нашли б путеводную нить:
Мы не золотые червонцы,
Чтоб все нас смогли полюбить.

У всех у нас разные нравы.
И вот, довелось мне понять:
Никто не имеет права
За что-то меня осуждать!