Илья Бровтман - Самозванка

Горячим зноем расстилалось лето.
Звучал приятный певчий перелив.
Стояла золочёная карета,
За шторками хозяина укрыв.

Шесть лошадей, запряженные цугом,
Испуганно глядят по сторонам.
Свой взор, как будто обращая к слугам,
В недоуменье: – что за шум и гам?

Не глядя на карету золотую,
К ней приближался юноша нагой.
Замеченным быть кучером рискуя,
Нырнул в сундук кудрявой головой.

Захлопнув крышку, утонул в нарядах.
Качнулся на рессорах фаэтон.
Вдруг люди показались за оградой,
Карету, огибая с двух сторон.

Промчалась мимо шумная погоня,
С дубинками и шпагами в руках.
Испуганно шарахаются кони,
Привстали кучера на облучках.

Вот катится карета по дороге,
Всё время, ускоряя свой разбег.
А в сундуке, как будто зверь в берлоге,
Испуганно укрылся человек.

Не видя солнца и не зная время,
Он ориентир в пространстве потерял.
Сгибая непослушные колени,
В душистом женском платье утопал.

Заржали кони, скрипнули рессоры,
Качнувшись, будто из последних сил,
Остановились. Как же от позора
Удастся скрыться? – он себя спросил.

И замер, но сундук не открывают.
Раздался скоб тяжёлый мерный стук.
Шестёрка слуг, натужно чертыхаясь,
С кареты сняла кованый сундук.

Полёт над лестницей и мягкая посадка.
Шаги стихают где-то за углом.
Он крышку приоткрыл. С цветами кадка,
Накрытый стол с едою и вином.

Открылась дверь и в комнату влетела
Служанка, зацепившись за порог.
Дрожащею рукой в вино несмело
Насыпала какой-то порошок.

И упорхнула с веткой винограда.
Сундук покинул юноша нагой.
И облачился в женские наряды.
Других не оказалось под рукой.

А вскоре в дверь прекрасная девица
Влетела мотыльком с букетом роз.
Увидев незнакомку, удивиться
Она смогла, задав немой вопрос.

Инкогнито своё не нарушая,
Юнец был белым словно полотно.
Он рассказал красотке без утая
Про порошок, что всыпан был в вино.

Позвав служанку, дева молодая
Ей приказала кубок осушить,
Но та упала в ноги ей, рыдая,
Крестясь и умоляя пощадить.

Изменницу, отправив без скандала,
Жалея об испорченном вине,
За девушку его, приняв, сказала:
– Прислуживать сегодня будешь мне.

Ему так часто довелось из платья
Девиц и женщин извлекать любя.
И многие из них в его объятье
Почувствовали женщиной себя.

Любовь не делит на младых и старых.
И часто, находясь, в объятьях дам,
Был опытен под сенью будуара
В делах амурных он не по годам.

Менял он маски, роли и жилища,
И обожал любовный карнавал.
Не жаловал ревнивцев духом нищих,
И часто их рогами украшал.

Немало юных дев и куртизанок
Ласкала эта сильная рука,
Но только роль угодливой служанки
Ему не довелось играть пока.

Все дамы напрягались как пружины
Когда валялся он у нежных ног,
Но эта в нём не видела мужчины.
Воспользоваться этим он не мог.

Невинна и юна девица была.
На вид не больше чем шестнадцать лет.
Он снял чулки, касаясь ножки милой
И начал расшнуровывать корсет.

Ещё не разу не снимал он платья
С прекрасных дев. Прозрачный пеньюар
Его встречал, и жаркие объятья,
Когда он попадал к ним в будуар.

Плясали, насмехаясь, Купидоны.
Как майский снег растаяла душа,
Когда в руках девичьи панталоны
Скользили вниз, завязками шурша.

Все мысли дам о новом туалете.
Но до чего нелепы их мечты.
Им невдомёк, что ничего на свете
Прекрасней нет девичьей наготы.

Особенно любуешься девицей
Когда перед тобой стоит она,
И знаешь, что горячею десницей
Была она твоей обнажена.

Никто не может долго видеть солнце.
Взглянув на миг, глаза отводим в тень.
Поэтому торопимся оконце
Гардиною закрыть в погожий день.

Девичье тело ярче, чем светило,
Но также ослепительно оно.
Какая-то неведомая сила
Манит и опьяняет как вино.