Ян Березкин - Люди Севера. Стихи

когда-то жизнь кипела
неуемная —
гордилась Севером
страна огромная.

колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.

эх, молодость, потраченная
весело!
стране теперь тебе отдать-то нечего.

колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.

но помним мы просторы покоренные!
мы до сих пор в них искренне влюбленные!

колючим снегом запорошенные,
мертвые города, брошенные.

Историю эту в чукотском поселке
Как песню-легенду здесь каждый услышал.
Ее приукрасили люди настолько,
Что хочется мне рассказать без излишеств.
Красавица тундры со взглядом раскосым,
Прошла мимо юноши в летном костюме.
Глаза повстречались без лишних вопросов,
Но разве возможно в поселке без шума?
«Он – русский. Он бросит», – шептали подружки,
«Нашел с кем встречаться», – судили пилоты.
А им было вместе светлее и лучше,
И вовсе не слушали мненья чьего-то.
Глаза у него словно синее небо,
Она утонула в них, сердцем пропала,
А он на руках ее нес, словно лебедь.
Казалось, что будет так вечно…
Казалось…
Его научила словам незнакомым:
Конфета – «кэнтикэн», здороваться – «еттык».
Он ей говорил: «Будешь ждать меня дома.
У нас будут очень красивые детки».
Туманом накрыло далекие сопки,
Ему улетать на далекую вахту.
«Вернусь», – говорит и целует так робко.
Взлетел самолет, словно малая птаха.
Неделя-другая. Бывает такое,
Когда нет известий. Пурга, словно нечисть.
Она у шамана хранит дорогое —
Его белый шарф, чтоб ему было легче.
Стук в дверь. Телеграмма. На сердце лег камень.
Руками дрожащими. Буквы расплылись.
Прочла и упала как будто бы в яму.
И только шептала: «Мой милый… мой милый…»
А там в телеграмме: «Туман был. Разбился».
Как с фронта, сухая короткая сводка.
Спустя девять месяцев мальчик родился
С глазами как синее небо Чукотки.

Снежная пустыня дышит ветром,
Двигается волнами простор,
Словно крутит шар земной от центра
И сбивает солнечный прибор.
Солнце утонуло в небе темном
И на дно корабликом ушло —
В мире неуютном и огромном
Человек несет свое тепло.
За собой следы лишь оставляя,
Вдаль бредет, надеясь на ночлег,
И, за ним дорогу заметая,
Ускоряет белый холод бег.
Иней на ресницы налепился,
Стынут руки, воздух как металл,
Но на горизонте заструился
Синий дым. И он его так ждал!
Слышен уже рокот вездехода,
Лай собак и скрип летящих нарт.
Человек вернулся из похода!
Он теперь Чукотке кровный брат.

мы шли маршрутом средь высоких гор,
стада по узким тропам пробрались:
их ждал за перевалами простор,
там можно до самой зимы пастись.
один оленевод со мною шел:
лицо в морщинах, узкие глаза,
курил он трубку и собаку вел,
все время поправлял чехол ножа.
я оглянулся и сказал: «Темно.
как это место называют здесь?»
«Красавиц Девять названо оно, —
пастух ответил, – Девять там невест»
не вынимая трубки изо рта,
он не спеша продолжил свой рассказ:
«Однажды здесь пропали все стада,
и те, кто с ними был, и те, кто пас.
шаман решил, чтоб отвести беду,
ущелью надо жертву принести,
и чтобы дух себе мог выбрать ту,
Красавиц Девять надо привести.
по стойбищам старейшины пошли —
отцы молчали, матери же – в крик,
когда их дочь-красавицу вели,
и вскоре в ожидании мир притих.
собрали их у ветреной скалы,
шаман запрыгал дико у костра,
туманом черным, словно из золы,
накрылась молчаливая гора.
никто не плакал.
только ветер выл,
голодным псом бросался на костер.
шаман в ярар ударил, и застыл,
и страшно руку над собой простер.
потом очнулся, к девушкам пошел,
кусками шкуры завязал глаза,
как будто был на них безумно зол…
и первая шагнула не дрожа…
беззвучно красота летела вниз
и пропадала в темноте без дна…
и тучи гуще над горой сошлись,
чтоб смерти жадность не была видна…»
Вновь дым из трубки выпустил старик
и посмотрел куда-то далеко,
а я сорвал цветок, помедлил миг
и бросил его между облаков.