Ярослав Бычков - Восходящие потоки воздуха

Глыбы влажным шатром
Нависают над нами.
Ожидая цунами
Или слушая шторм,
Ты спустись по трубе,
Окажись в подземелье.
Здесь не жутко, поверь мне,
Здесь всё радо тебе.
Проползи через грот,
Потрепи свои нервы
В ожидании первых
Впечатлений, высот,
А скорее: глубин,
До которых добраться
Тяжело. Но собраться
Предстоит тебе. Спин
Разгибать не пристало,
Пока узкие тропы
Эхом выплеснут шёпот
В море тронного зала.
Пока льётся иная
Речка жизни неспешной,
Ожидая, конечно,
Преисподней иль рая.

Жил-был зубр, нахальным повесою был,
Многих самок покрывший за годы.
Самым грозным самцом в заповеднике слыл,
И плодил он опору породу.

Но решили учёные (им же видней),
Что негодным уж будет потомство.
И чтоб в род не закралось уродство,
Удалили его поскорей,

Поместили изгоем в загон одиночный,
И грустил он пустыми ночами,
Так как зубры по сну не похожие с нами:
Они спят лишь минуты под сводом молочным.

А жила там ещё необычная самка,
Грациозной и статной для зубра была,
Но с годами глаза её кутала мгла,
И ослепла она, ставши хуже подранка.

Обижать её стали сородичи те,
Что до этого радостно с ней уживались.
И, чтоб далее, глупые, не издевались,
Отвели её к дальней вольерной черте.

Подселили её к одинокому зубру.
Мол, своё доживайте, хватило с вас уж.
Самка ведь – не жена, а самец – уж не муж,
Так что меряйте жизнь от утра и до утра.

Но ждало удивленье зоологов этих,
Когда самка зачла и родила весной
Дочку-зуброчку той красоты неземной,
Что рождается редко и трудно на свете.

Ныне здравствуют зубры и, лёжа в тени,
Мыслят думы свои, прикрывая глазёнки.
А старуха в душе ощущает девчонку
В своём теле, живя в уходящие дни.

Полюби себя,
Будто дар Небес.
Перестань, скорбя,
Избегать чудес.

Мир твоих страстей
И моих судеб
Проводил гостей
И в любви окреп.

Сохраняй тепло,
Ощущай меня
В веренице снов
И в мгновеньях дня.

Вчерашний ужин был прекрасен,
А до него прекрасен путь,
Который нам предсказан страстью.
И вот в ночи нам не заснуть!

Красиво всё под синим небом.
Вот август в свой черёд пришёл,
И мы идём, сроднясь, хоть где бы
Для нас им сервирован стол.

Вокруг величие парфюма
Донских розариев и трав.
Они в нас вновь рождают думы
О тех, кто взявши, рано встав.

Вновь чародейная погода
Листает листья, как букварь.
И вместе мы уже полгода,
О чём и не мечтали встарь.

Осталось от лета шесть дней,
Бог осени в них творит осень.
Плодись, размножайся и пей,
Пока дозволяют без спроса!

Пройдись под пожухлой листвой,
Как в мае шагал под цветами.
Вот вихорь аллеи златой
Всё резче вальсирует нами.

По рельсам немного качает.
И будто корабль норвежский,
Драккар, нас трамвай превращает
В суровых властителей дерзких.
На Север, к вратам Ётунхейма,
Хотя у него нету врат!
Скажи мне, мидгардово племя,
Кто в этом трамвае нам брат?

Какая сейчас остановка:
Имира делёж, Рагнарёк?
И стало вдруг как-то неловко…
И Фенрир, как жалкий зверёк,
Весь сжался под солнцем в окошке.
Больница, пора выходить!
И бабка, как Хель, понарошку
Уже не желает ей быть.

Косматый и хмурый детина
Живёт в осознаньи даров,
Что нужно добыть грубой силой,
Оставив повинность и кров,
С седой Лорелей попрощавшись,
Сказав ей о том, что трамвай,
Не раз в этом мире являвшись,
Везёт нас за призрачный край.

Эта спелая зрелость
Московских садов.
Всё в ней спелось,
Всё – спелость,
Всё – сочность плодов.
Как нам всем и хотелось!

Август мир ворожит,
Верноподданный лета,
Каждый лист сторожит,
Что подчас возлежит,
Ожидая запрета,
Обессиленный жить.

В этой млечной заре:
Состоянье покоя
И познанье во зле.
Великан на горе
Вытворяет такое,
Что не вытворить грех.