Array Альманах - Северный крест

На слѣдующій день, уставши отъ любовныхъ ласкъ и проснувшись поздно, когда Солнце критское продолжало палить, попаляя живое и неживое, любовникъ Иры напомнилъ ей, что слѣдовало ей отправляться въ дорогу.

Черезъ нѣкоторое время Ира по дорогѣ къ знахаркѣ увидала Мудренькаго. Онъ попривѣтствовалъ её по критскимъ обычаямъ. Неизвѣстно, о чёмъ шелъ разговоръ: отъ него долетѣло нѣсколько фразъ:

– Я жъ тебѣ услугу оказала! – капризнымъ тономъ сказала Ира.

– Какую? – словно бычокъ, отвѣчалъ Мудренькій.

– Поцѣловала когда-то: въ щеку. Ахъ, какъ была я несмышлена.

Таковъ былъ Евинъ родъ на земляхъ добрыхъ.

Малой же, сильно запыхавшись отъ бѣга, направлялся во Дворецъ, во святая святыхъ Крита, гдѣ уже нѣсколько лѣтъ служилъ писцомъ. Чертогъ, отбрасывающій пугающую предлинную тѣнь, многоколонный, пробуждался ото сна. Писецъ приближался ко мрѣющему Дворцу-великану, свѣтлокаменному, крепкостенному, бѣлизною равному снѣгамъ и льдамъ горы Иды, страшащему, и всё не могъ привыкнуть – видѣвши его сотни разъ за жизнь; Малому онъ казался не только и не столько безмѣрно-чуждымъ, иноприроднымъ, но: не выросшимъ изъ земли, отъ вѣка и до вѣка доброй земли (такъ учили матери и бабки), но словно низвергшимся, обрушившимся съ чуждаго неба: въ ея лоно. Дворецъ представалъ: чудищемъ, хотя и распростертымъ, но живымъ и высившимся: до неба. И во внутрь чудища – не черезъ пасть – главный входъ, но черезъ иныя его отверстія – черный входъ – предстояло проникнуть Малому по долгу службы. Потоки свѣта встрѣтили Малого: стѣны предстали: стѣною свѣта. Свѣты хлестали, били, царапали, сжигали глаза; Дворецъ пилъ изъ сердца Малого, его проницая и пронзая, приближавшагося всё ближе и ближе къ черному входу во Дворецъ; по мѣрѣ приближенія всё болѣе малымъ казался себѣ Малой: словно сжимался онъ, а чудище – ширилось; входъ – знакомая темная деревянная дверь, съ ручкой-букраніемъ, спиралевидными орнаментами и рогами посвященія вкругъ двери – разрастался, всё остальное – терялось. Ароматы сладостно-тяжелыхъ куреній встрѣтили Малого, гнетущее бросилось въ сердце: слѣзало, какъ со змѣи, свое, живое свое – и заступало казенное, чуждое, враждебное. Вскорѣ вступишь: въ утробу чудища, – и будешь охваченъ: и убранствомъ полутемныхъ залъ, что плѣняли сердце полутемнотами, и прохладою, и камнемъ, и прорастающими живыми лугами фресками, небывалыми, самыми живыми на свѣтѣ, и присутствіемъ Самого (который казался Малому Быкомъ красноярымъ) гдѣ-то поблизости, – и еще долго не вернешься: къ себѣ самому, въ свое, въ живое свое; войдешь въ чудище, всеохватное, всеобъемлющее, всепожирающее, – и забудешь обо всёмъ на свѣтѣ, о себѣ, день претворится въ ночь, а ночь – въ день. – Какъ быкъ, влекомый на закланіе, какъ рабъ, влачащій ярмо, не шелъ и пришелъ Малой во дворецъ, но именно дворецъ призвалъ его къ себѣ, притянулъ, незримою десницею ритмично-мѣрно подергивая поводокъ (столь же незримый, какъ и десница).

Но вотъ увидалъ онъ знакомаго привратника, изъ числа покоренныхъ въ недавнемъ крито-египетскомъ набѣгѣ на востокъ Средиземья, родомъ изъ земель восточныхъ. Онъ, поздоровавшись съ Малымъ, спросилъ о его житьѣ-бытьѣ и, не дожидаясь отвѣта, испросилъ:

– Всё за нею бѣгаешь? Къ сердцу прилипла пуще всего прочаго?

– Да: средь насъ богиня, живая…Ира…по милости своей посѣтила сердце мое своею красой…

– Скверно, болѣе чѣмъ скверно. Брось, – сказалъ его знакомецъ, – дѣва какъ дѣва; и желанья – всѣмъ извѣстныя – девьи. Да, дѣва дѣвой, а не диво. Ишь прилѣпился къ ней!

– А я говорю: диво, – сердито отвѣтствовалъ Малой. – Она одна такая, нѣтъ иныхъ, окромя нея.

– Эхъ угодно тебѣ…вѣдь уже чинъ чиномъ бытуешь, а всё бѣгаешь. Не поймешь васъ, критскихъ.

– Да нѣтъ мнѣ жизни безъ нея! Какъ ни служить ей, ежли она душу сперва опалила, а послѣ и зажгла! Ты словно дался диву – ужель не любилъ ты – да такъ, чтобъ жизнь вся горечью черною обернулася; а послѣ, послѣ горечи, вдругъ, ни съ того ни съ сего – мѣдью всепронзающею – свѣтъ, да такой свѣтъ, какого, можетъ, и никто не видывалъ: какъ Солнце – она.

– Такъ – не любилъ.

– Значитъ, не любилъ ты вовсе, ибо любовь подлинная – всегда такова.

– Да нѣтъ же! Ты меня послухай: забудь её въ сердцѣ своемъ и умѣ.

– Пустое совѣтуешь: я тебя скорѣе забуду, оса тебя укуси, и, можетъ, скорѣе царя позабуду, чѣмъ Её. Её!

– Съ ума ты сошелъ? Помереть хочешь! Дѣвка вѣсь разумъ отбила тебѣ.

Малой сжалъ было кулаки, въ умѣ полетѣлъ уже было съ кулаками на стражника, а на дѣлѣ вдругъ дернулся, почуявъ сперва взглядъ Быка Краснояраго, всегрознаго царя, – не созади, или впереди, или сбоку, но – словно отовсюду; а послѣ – и страшное его дыханье, горячее, злое и мѣрное, словно біеніе сердца чудовищнаго исполина. И тихо добавилъ, глядя не на стражника, а куда-то внизъ: «И знаться теперь съ тобою не желаю!».