Array Коллектив авторов - Книга памяти. Сборник, посвященный 75-летию Победы в Великой Отечественной войне

Откуда взялось это горькое слово,
Что бьет наотмашь, выбивая слезу?
В нем жалость и боль, и что-то от злого,
Что есть в человеке на самом низу.

Я помню, как часто в мой адрес звучало,
Оттенками разными раня меня:
«Эй, безотцовщина!», и будто сжимала
Сердце тисками обиды броня.

Дяди и тети охали, ахали,
Гладили жалостливо по голове,
Иные от «щедрости легкими взмахами»
Внушение делали сироте.

Все обижало: и злость, и жалость,
Грудь распирала протеста волна.
И дяди чужого «невинная шалость»
Взрывала, но все заглушала война.

В памяти детской остались навечно
Образы воинов в белых бинтах,
Их по-отцовски улыбки сердечные,
С грустью замешанные в глазах.

Глядя на нас, раненый каждый
Мыслью своею к груди прижимал
Тех малышей, что оставил однажды,
Милую, сердце которой отдал.

Врезались в память салюта раскаты,
В каждой семье ожиданья накал.
Домой возвращались с Победой солдаты,
А я все ходил на вокзал и все ждал.

Не верил, что делаю это напрасно,
Завидовал тем, кто любимых встречал.
Я и сейчас представляю прекрасно
Те грезы, в которых отца обнимал.

Да, безотцовщина – горькое слово,
Я ее выстрадал в жизни своей,
Поэтому голос свой снова и снова
Я отдаю в защиту детей.

Чтоб солнце светило им радостно всюду,
Чтоб не было личиков в горьких слезах,
Пусть мамы и папы всегда с ними будут,
Пусть счастье сверкает в их милых глазах

Смотрю сейчас на детвору
И вспоминаю наше детство,
Ту предвоенную пору,
Отца пилотку по соседству
С моими детскими вещами.
Его приезд был редкий дар
Меж приграничными боями.
Я помню радостный угар

Тех встреч и горечь расставаний.
И под улыбкой скрытую тревогу
В глазах у матери, и муки ожиданий,
И сборы в новую дорогу.
Я не забуду голос Левитана
И горя всенародного волну,
Когда он сообщил, что утром рано
Фашисты начали войну.
И детство наше завершилось
По воле рока. Не судьба
Была, видать, чтобы случилась
В свой срок природная пора.
Так неужели повториться
Должно все с этими детьми?
Такое черту не приснится,
А что же мы между людьми
Не можем навсегда решить,
Чтоб люди в мире созидали,
Чтоб не боялась мать родить,
Чтоб дети нас не проклинали?

Мы подражали много взрослым,
Не зная то, что иногда
Хитер бывает дядя рослый,
Что верить надо не всегда,

Не всем, кто хочет показаться
Добрей самою доброты,
Кто в душу лезет покопаться,
Ища в ней слабые черты.

Да, много разных шалопаев
Нас окружало в ту пору,
В подельщиков нас превращая
И растлевая детвору.

Они легко и бурно жили.
Из ран войны сосали кровь.
Их, правда, как клопов, давили,
От скверны очищая новь.

А новью были мы, подростки,
Растила улица нас всех.
Колючие и липкие отростки,
Готовые на подвиг и на грех.

По-своему счастливы были,
Вдыхая жизни аромат,
И всякое тогда творили
Без невернувшихся солдат,

Без отчего строгого взгляда,
Заветного в наших сердцах,
И мама бывала так рада
Той схожести в наших глазах.

«Ну вылитый батя», – проронит,
И губы слегка задрожат,
И сердцем беззвучно застонет,
Обняв нас, своих чертенят.

Спасибо тебе, дорогая!
Ты в жизни нам все отдала,
Оставшись вдовой, молодая,
Ты крест свой достойно несла!

Была и отцом нам, и другом,
Ты нами лишь только жила,
Совета не зная с супругом,
Решала все наши дела.

Нет доли труднее и выше,
Чем мать-одиночка несла.
Спасибо, любимая, слышишь?
За все, что нам в жизни дала!