Неприступность твою ненавижу.
В арендованной клетке скрываюсь
От снегов и дождей, рвущих крышу.
Как пылинка, в тебе я теряюсь.
Он сорванец, пускай. Он непослушен.
Он любит делать всё наоборот.
Не разрывай нотацией мне душу.
Он вырастет и многое поймёт.
А в клетку правил как его посадишь?
Когда ему семь лет. Всего семь лет!
Ты говоришь: «Любовью не исправишь».
Но без любви и дисциплины нет.
– Чужое от чужого, – рассуждаешь, —
Мне на него никак не повлиять.
Обманешь, сам себя, увы, обманешь,
Ведь, сблизившись, родными можно стать…
Есть «я и ты», есть «я и он», и узел
Стараюсь завязать прилежно в «мы».
Не ковыряй, как косточки в арбузе,
Изъяны мелкие. Пути любви – прямы.
«Молчание порой красноречиво…»
Молчание порой красноречиво,
И лишних слов не нужно подбирать.
Оно сильнее средств слезоточивых,
Оно заставить может закричать.
Я каждой клеточкой боюсь тебя, молчанье!
Знак вопросительный – изгиб спины. И нет
В родных глазах ответа – пониманья.
В высокий упираюсь парапет.
Уж лучше крикни, крикни! Умоляю!
Разбей хрустальный шар своих обид!
Ведь разум до кипенья накаляя,
Немой лишь сам с собою говорит.
Холодом веет, холодом.
Милый, не надо, милый.
Брезжит луна над городом,
Будто фонарь унылый.
Искренним будь ты, искренним.
Мы не играем в пьесе.
Взглядом сухим и пристальным
В сердце оставь надрезик.
Только быстрей, уверенней,
Без затяжных прощаний.
Быть не хочу я бременем
Вынужденных обещаний.
«Всё ведь вышло совсем нелепо…»
Всё ведь вышло совсем нелепо,
В одночасье и наповал.
Ты вынашивал план вендетты,
Но невинную убивал.
Всё неверно. Неверно, милый!
Изрешечена, видишь, сталь.
И давно уж железные крылья
За спиной я устала таскать.
Высоко. Пошатнулась планка.
Планка-палка. А ну её!
Не допрыгну и всё же жалко —
Счастье женское – не моё.
Твоя мать меня осудила —
Не блестят в нашем доме полы,
Недогладила, недокормила,
И не жди от неё похвалы.
Что стоишь, как совсем истуканчик?
Разве только того и ждёшь,
Чтоб любви ледяной стаканчик
Я разбила о правды ложь?
И не дёрнет ничто у порога
Успокоить, за руку взять.
Ты глядишь по-скупому строго.
Видно, так научила мать.
«Ты стараешься разложить меня по полочкам…»
Ты стараешься разложить меня по полочкам,
Но я выбиваюсь из твоей жизни, как из шкафа
Одинокий носок, цепляюсь к твоим толстовочкам
Мёртвой хваткой, покрепче терьерского стаффа.
Гороскопы не шутят, планеты, опасные спутницы,
В разные стороны нас манят – мы враги скорее.
Я пишу записку, исчезаю в пустыне улицы.
Обретая свободу и вечность, я вмиг развею
Прошлый миг. Наше в чашке с тобой отражение.
В ду́ше – дождь на двоих. На постели – росы капли.
От поцелуев – лёгкое радостное головокружение.
Ты не ждёшь меня и уже позовёшь вряд ли.
«Проезжаю станцию, где мы жили с тобою…»
Проезжаю станцию, где мы жили с тобою.
Смешивались, как сахар и соль, оставаясь разными.
Совмещали ежедневно радость с болью,
Собирали картинку с красивыми пазлами.
Две щётки зубные, два велосипеда,
Машина, кровать – всё было общее.
Мой ключ в прихожей – твоя победа.
Свобода, ничейность – так будет проще и…
Сложней одновременно, потому что
Время предъявит тебе обвинение
В растраченности… ну, кому что…
У меня на этот счёт особое мнение.
Как же отделить теперь сахар от соли?
Как ни старайся – пустая забота…
В нашу – твою дверь – постучат Юли, Оли…
Да и я найду себе кого-то…
Раскрываю дверцы шкафа – моего сознания.
Рассыпаются мечты – блестящие блюдца,
Ударяются звонко. Я знаю заранее —
Им не больно. Они не разобьются.
Осколки хитрые – изысканные кинжалы,
Нарочито весело разбросаны по комнате
Моей нехитрой жизни. Навсегда убежала
Детская человечность. Такой вы меня не помните.
Аскорбиновый вкус сменился кофейным послевкусием.
Ожидание жизни превратилось в существование.
И зовусь я банально – кошачьим именем – Мусею,
И на миг не дышу я настоящим дыханием.
Читать дальше