Юлия Волкова-Арсентьева - Родом издалека. Поэтический сборник

Растворился вдали силуэт,
Но за ним нам проследовать поздно.
Так темно на параде планет,
Так темно… Посмотри же на звёзды…

Мне, право, забыть не дано
С ахматовской сталью во взгляде
Ту девушку, жившую ради
Короткого взгляда в окно…

Мне, право, забыть не дано
Тот мир из стихов и заклятий,
Безумца на шатком канате,
И пропасть, и ужас, и ночь,

И лёгкость, когда высота
Зачем-то иголкой пронзает,
Чтоб тихо, скатившись слезами,
Упасть в белоснежность листа…

Как в тебя, я уверую в чудо —
Мне лететь с облаками, не ниже.
«Я тебя никогда не забуду,
Я тебя никогда не увижу».

А пьянящая лёгкость-свобода
Растворится в лазури бездонной —
Квинтэссенции времени года —
И весны, беззаботно-влюблённой,

И жестокого знойного лета.
От жары загорится бумага,
На которой словами обета —
Вознесенского вечная «Сага».

В бесконечность слезу отпуская
И, как сталь, застывая, немеет,
Небосвод ледяной неприкаянный,
И восход неожиданно смелый.

Расставанье всё ближе и ближе,
Только эхо встречает повсюду:
«Я тебя никогда не увижу,
Я тебя никогда не забуду».

В зелёных и густых древесных кронах,
В цветах жасмина, в лунный свет влюблённых,
Всё тот же лёгкий и неслышный ветер,
Который духом времени зовём.
Его нам не понять: он дружен с солнцем,
С одним лишь солнцем, летним, вездесущим,
Светящим в душу всем, кто видит небо
Как вечность, различимую для глаз.
Как вечность всю? А может, просто время,
Когда остановилось вдруг и смотрит
На миллионы маленьких фигурок,
Которым солнце обжигает темя,
Указывая путь лучом своим…
Есть только ветер, солнце, куст жасмина,
Листва деревьев с тенью от неё
И светлый день, пожалуй, слишком длинный,
Чтоб называться просто летним днём.

Печальней Пьеро и белей Турандот,
Мрачней Калигари,
Изверга,
На свете девчонка без смеха живет,
в глазах ее карих —
Искорки.

Их нет во Вселенной, кому бы могла
Без страха поверить
Исповедь.
Хранила в душе, как и в ясности глаз,
Свидетельство веры
Истовой.

Влюбленная в образ из давнего сна,
К нему обращалась
Мысленно.
Весь мир ее, писанный в темных тонах,
Лишь эта вращала
Истина.

Теряя с реальностью хрупкую связь,
Быть верной клялась
Призраку.
Обетов священных мудреная вязь
Застлала глаза —
Искорки.

Ревнивей Отелло был сумрачный принц.
Казалось, любил
Искренне.
Целуя, испил ее жизнь до зари,
И стали как пыль
Искорки.

И в сумерках видит то тень на стене,
То профиль знакомый —
Изредка
Она, Персефона из царства теней,
Живущая в доме
С призраком.

Молчаньем раздражая тишину,
А белый чистый лист – движением руки,
Маэстро вновь черту перешагнул:
Занес над бездной тоненькую кисть,

Чтоб истерзать всю нежность белизны —
Почти не видный, отраженный свет,
Сгустить мрачнее краски, ведь из них
Он создал мир однажды в голове.

Дворцы, тираны, войны, города,
Руин империй темные фигуры —
За них бы мастер и гроша не дал,
Ни волоса из пышной шевелюры.

Простой девчонки душу рвущий взгляд,
И жемчуг, как она, весь странно-белый…
Увидит кто-то в нем цикуты яд,
А я – последний свет в земных пределах.

Я шагаю под солнцем, кислотным оранжевым солнцем,
И, теряя остатки рассудка, теряю себя.
В воспаленном мозгу каждый шаг, словно пульс, отдается,
Тишину вместо сердца немого ритмично дробя.

Словно нету меня. И вообще никогда не бывало.
В жаркий полдень исчезли, как призраки, тени в раю,
И теперь у ворот в мутном облаке слов запоздалых
Я непрошеным гостем в сторонке тихонько стою.

Далеко-далеко, за горами, полями, степями,
Весь в крови, мой единственный дом и единственный рай.
Больше мира в нем нет, лишь война. Там отец и там мама.
В том раю, в тех стенах прозвучало когда-то: «Прощай».