Сергей Краснобород - Где-то рядом… Стихи

Стены имя мне шепчут призрачно.
Тени трутся. Чадят факела.
Коридорами мается бог ночной,
обнажившийся догола.

Я попал сюда мрачной осенью.
Пью вино и смотрю в глаза.
Старый граф с волосами с проседью
был знаком мне два века назад.

В келье раму оконную трогаю.
На фамильном гербе – слеза.
Я попал сюда странными тропами.
И забыл дорогу назад…

Когда луна карабкается в небо,
чтобы прикрыть собою чёрную дыру,
я вспоминаю родину, где не был
я никогда – в ином миру.

Мифическим преданием обернуться,
пустой строкой, созвучием странных нот,
чтобы опять на родину вернуться,
как зрителю в прошедшее кино.

Там пепел грёз и угасанье чисел.
Там ласки трав и их немой покой.
Прибежище милее всех отчизен,
куда стремится дух в стенании с тоской.

И тело устает моё лелеять
нездешних сил неудержимый зов.
Когда ползёт луна собой дыру заклеить,
истоки постигаю я с азов.

Стучится античность стихами французских поэтов.
И птицы, летящие спинкою вниз,
в небе свивают гнезда.
Седой океан качает безвременье где-то.
И Улисс ещё верит,
что возвращаться не поздно.

А в диком лесу Буковины,
в норе, под навязчивым снегом,
волчата сосут молоко обозлённой волчицы.
Она же мечтает
для Нового Рима вскормить человека.
И схватка с Шерханом которую ночь ей снится…

Любовь слепа, а жизнь
безрадостна и нервна.
Таскают муравьи по норам чёрствый хлеб.
В погоне за Тельцом шагают мулы мерно,
погонщиков свозя в печально мрачный склеп.

Там Обезьяний Бог,
проверив ноги, зубы,
карандашом на лбах рисует ярлыки
и стражу громко подзывает в рупор,
поплёвывая на пол сквозь клыки.

Потом конвейер тёмным коридором
везёт задумчивых, замученных, нагих.
И бездна предстаёт их безразличным взорам.
И в бездне кануть заставляют их.

Чтобы души нетленные частицы
к другим примкнули, образуя твердь.
Всё этой тверди смирно покорится —
и мутный хаос, и тупая смерть.

Но призрачный туман строение разъедает —
витают души в едкой пустоте.
Упорный Ангел в сеть их собирает,
вселяя снова в оболочки тел.

И так в безвремении, в безведении, в старении…
Любовь слепа, а жизнь насилует тоской.
В труде находят муравьи забвение.
В погоне мулам видится покой.

Лаская посохом дорог святые камни,
бредёт паломник следом за ослом.
И в предрассветной матовости канут
и звук, и образ, и величие слов

произнесённых проходящим старцем
у входа в дом, где ночью снова Смерть была:
«Доколе здесь ты будешь оставаться?
Уже ли мало жизней испила?»

И вслед ему жестоко и ехидно
лицо смотрело с искажённым ртом.
И было в матовости предрассветной видно,
как чёрный силуэт проник в соседний дом.

О чём этот сон?..
Он проснулся в угаре смятения:
будто всадники скачут, и вороны кличут беду.
Будто стелются травы ковром, ожидая затмения
одинокого Солнца – так называли Звезду.

Он проснулся и осторожно – до боли —
нёс испуг на дрожащих руках толкователю снов.
И узнал… И склонился смиренно пред волей
осязающих горечь грядущего ласковых слов…

Дома стряпали кушанья в ожидании праздника.
Пахло тестом и земляникой. И он простонал:
– Дайте хлеба насущного немощным странникам! —
И, раздавая, до сумерек у церковных ворот простоял.

Измождённый, разбитый, он слушал дыхание вечера
и боялся принять возвращение покоя украденного.
И вспоминал молитву, которую так недоверчиво
когда-то небрежно прочел в бабушкиной тетради…

Я, мудрый По, листаю фолиант
в полночном и немом уединении.
Безбрежие эпох и тайны дивных стран
мне будоражат разум с упоением.

И ворон чёрный с вечным «Никогда!»
мерещится в любом углу кромешном.
Неодолимо он зовёт туда,
где властвует покой – безмолвный, вечный.