Андрей Милованов - Русские корни

Сейчас немного ты больна,
У всех случается хандра,
Наступит час выздоровления,
Народу будет облегчение.

Наступит час и возрождения,
Да скинешь ты с себя мучение,
Святой зарёй тебя венчает,
А Мать Святая обнимает.

Народ вновь Русский оживёт,
Все в руки сильные возьмёт,
Девчата вновь все в сарафанах,
А мужики все в шароварах.

Поля засеяны ржаные,
Луга, так просто заливные,
Пшеничка золотом блестит,
Подсолнух у плетня стоит.

Стада коров, косяк гусей,
Голов там тысяча лошадей,
В Руси на тех полях пасутся,
В сенях там куры вновь несутся.

Там ловля рыбы, там охота,
Для церкви день всегда суббота,
Придут в наш Храм, нам всем родной,
Затем на ярмарку гурьбой.

Ворота Храмы распахнут,
Туда младенцев принесут,
Святая вновь вода в купели,
Молитвы вместе все запели.

Все дети вновь с Крестом на шее,
Картины ярче нет, милее,
Глаза, как небо голубые,
Веснушки рыжие, смешные.

И вновь все семеро по лавкам,
Поменьше кто, те по коляскам,
Смех детский звонкий по избе,
Дед утешается в мольбе.

Всем внукам просит он здоровье,
Тем, кто постарше, всем застолье,
Пусть чаша полная всегда,
Пусть стороной пройдёт беда.

Пусть драки, войны нас минуют,
Пусть люди наши торжествуют,
Детьми Россия расцветёт,
Нас враг заморский не поймёт.

Зачем нас, Русских, понимать,
У нас от них другая стать,
Чтоб нас понять, войной пойдут,
Смерть здесь они свою найдут.

У нас не раз уж так бывало,
Им в нос даёшь, а им всё мало,
Всё лезут, лезут на рожон,
А мы их бьём, враг поражён.

Я где-то час ещё бродил,
Рассвет, в кровать вновь угодил,
Есть в теле чёткое стремление
Начать скорее пробуждение.

Минут пятнадцать я лежал,
Сон со Святым свой вспоминал,
Себе команду дал: вставай,
Кровать родную убирай.

Затем рутина расписания,
Одежда, бег, в пруду купание,
Дом, кухня, сладкий бутерброд,
Метро, вагон, а в нём народ.

Мой уголок, фанерка правил,
В неё вальяжно нос направил,
Стою, дышу я на стекло,
Опять с утра мне повезло.

Народ с волнением стоит,
Друг с другом тихо говорит,
Все смотрят на людей входящих,
Нет ли у них вещей блестящих.

Боятся за вчерашний взрыв,
Вдруг вновь устроят нам подрыв,
Инстинкт народа к сохранению
Приводит к недоразумению.

Кто паникует, кто психует,
От страха кто-то здесь беснует,
Народ волнуется, встревожен,
В Союзе взрыв был невозможен.

Один с утра опохмелился,
Кричит: «В рубашке я родился,
Вчера я опоздал в метро,
Взрыв, всё вокруг темно».

Один кричал, что злой приметой
(В руках размахивал газетой)
Нам террористы эти стали,
Нет совести и нет морали.

Что хорошо, что взрыв без жертв,
Кричал с газетою студент,
В газете это прочитал,
И вновь нам кто-то сильно врал.

Опять кричит мужик похмельный:
«Где КГБ у нас хвалебный,
Что нашу жизнь не защищает,
Народ от этого страдает».

Он крикнул это и заглох,
Народ как будто бы оглох:
«Вы что-то здесь сейчас сказали,
Не все мы фразы услыхали,

Вы повторили б нам на бис,
Народный, так сказать, артист,
Мы очень просим, просим вас,
Исполнить долгожданный сказ».

Опять мужик свой рот открыл,
Тут кэгэбэшник подвалил,
Браслеты на руки одел,
И потащил его в отдел.

Я очень сильно удивился,
При всех я Богу помолился,
Без жертв, написано в газете,
Сказал нам тот студент в берете.

А спецзаказ, что на погосте,
В душе я крикнул всем от злости,
А крик души, аккордеон,
Кому всю ночь играет он?

Стоял один еврей напротив,
Сказать народу он не против:
«Жаль, кэгэбэшник-то ушёл,
Двоих с собою б он увёл.

Стоит здесь, крестится при всех,
Чужой на душу взял он грех,
Советский здесь стоит народ».
«Ты б помолчал, дерьмо, урод! —

Кричат в вагоне мужики. —
Тебе не подадим руки,
Малого сдать, да под расстрел,
Смотри-ка, что он здесь узрел.

Мальчишка взял, перекрестился,
Чему, еврей, ты удивился,
Он что, петь должен манифест,
Или подать в ЦК протест?